Сколько раз он ни проезжал по Москве, всегда любовался ею, вот и сейчас, несмотря на сильный ветер в лицо, он крутил головой из стороны в сторону, стараясь не упустить ни на йоту красоты города. Вот перед глазами открылся кусочек старой Москвы — Нагатинская улица. Деревянные домики со ставнями создавали неповторимый московский колорит и даже, проносящийся навстречу трамвай, не смог омрачить самобытность старой московской улицы.

Они подъехали к двенадцатиэтажному панельному дому. Видно было, что построен он был совсем недавно. А ведь было время, когда в этом месте стояли утопавшие в садах небольшие низенькие деревянные особнячки, но то время уже ушло и на их месте стали появляться первые московские новостройки. Это были преимущественно панельные пятиэтажки с устаревшей планировкой, все как под копирку серого цвета. В этих домах были уж очень маленькие квартиры, хотя и отдельные, но все же — «спичечные коробки». Они давно перестали отвечать нынешним стандартам комфорта, который в последнее время все больше ценился. На смену им постепенно пришли более современные дома — двенадцатиэтажные с повышенной комфортностью, хотя и были они преимущественно кооперативными. Вот в один из таких новых домов и привела милицейская дорога Евгения Кудрина.

Они подошли к подъезду и увидели, поджидавшего их эксперта-криминалиста Родина. Зайдя в подъезд дома, Женя сразу про себя отметил, что здесь не пахло обычной сыростью, да и света было предостаточно.

Квартира Ермолаевой была на втором этаже, поэтому они поднялись пешком по лестнице.

Дверь открыла женщина средних лет, не отличающаяся яркой внешностью. На вид она была худощавой и немного сутуловатой. Глядя на ее спокойное, приветливое лицо с белоснежной кожей, обрамленное густыми темными кудрями, затянутыми в тугой пучок, Женя отметил и ее женский неповторимый шарм, и принадлежность к старой московской интеллигенции.

Он представился, показал свое удостоверение личности и назвал всех приехавших с ним работников милиции.

— Пожалуйста, проходите в квартиру, — показала жестом Ермолаева и повела гостей на кухню. Еще находясь в прихожей, Женя понял, что квартира двухкомнатная, с окнами, выходящими во двор. Пройдя на кухню, его охватило чувство комфорта и спокойствия; так затейливо, со вкусом разложить подушки на кухонном диванчике, с намеком на цветовую гамму занавесок и, как бы невзначай, на стеллаже расставить маленькие статуэтки и вазочки — это ли не чувство меры.

Хозяйка пригласила их присесть на стулья, а сама примостилась на диванчике.

— Что у Вас произошло? — спросил Кудрин.

— Я работаю в симфоническом оркестре Большого театра, играю на скрипке и моя жизнь связана с командировками, — начала она, — так вот, сегодня утром я возвратилась с очередных гастролей по Сибири и когда вошла в квартиру, то ничего необычного на первый взгляд не заметила. А чуть позже обнаружила, что со стены исчезла небольшая картина, на которой была изображена моя мама в прошлом балерина нашего театра. Помимо этого, из шкатулки исчезла мамина брошка, на которой была изображена пляшущая балерина и пятьсот рублей денег, которые я копила для покупки дачи. Все остальное на месте и даже четыре картины, которые висят в комнате.

— Так, — важно произнес Женя, — мы сейчас аккуратно пройдем в комнату и я попрошу участкового инспектора пригласить понятых и составить протокол осмотра места происшествия, а нашего эксперта открыть портфель и заняться своей работой.

Место происшествия. Привычные для каждого сыщика слова, но сколько в них таинственного! Когда еще будет восстановлено в деталях это самое происшествие, а сейчас многое зависит от первого знакомства с этим местом. Как учили в школе милиции, необходимо буквально погрузиться в пока неизведанную обстановку, почувствовать себя так, как будто ты не раз бывал здесь и мирно беседовал с хозяйкой.

Они вошли в комнату и, Нина Николаевна показала на стенку, где висела картина, а сейчас торчала лишь шляпка гвоздя.

— Вот здесь она и висела, — сказала Ермолаева, — картина была небольшой и соответствовала старым стандартам французских холстов с прямоугольным форматом и размером примерно сорок пять на тридцать пять сантиметров. На ней была изображена моя мама в молодости в балетном трико, стоящая у станка.

— Где, где? — удивленно спросил Кудрин.

— У станка, — повторила Ермолаева, — у балетных так называется деревянный поручень, за который они держатся и тренируются, оттачивая балетные партии.

— А вот и шкатулка, в которой лежали брошка и деньги, — сказала она и показала на небольшую коробочку из белого благородного камня, стоявшую на открытой полке серванта.

— Пока мои коллеги занимаются своим делом, пойдемте на кухню, Вы мне подробнее расскажите обо всем, — сказал Кудрин.

— А я пойду к соседям и приглашу их в качестве понятых, — проговорил участковый инспектор и вышел из квартиры.

Хозяйка квартиры и Женя прошли на кухню и сели за небольшой кухонный стол. Она достала из шкафа пепельницу и пачку сигарет.

— Когда я волнуюсь, меня тянет покурить, — сказала Ермолаева, доставая из пачки сигарету.

— Это, судя по виду, заграничные сигареты? — спросил Кудрин.

— Да, мы весной были на гастролях по Италии, вот я и купила там блок сигарет «Кент» — ответила хозяйка квартиры. Они очень легкие и я иногда ими балуюсь. Кстати, если Вы курите, угощайтесь.

— Спасибо, — ответил Женя и, вытащив из пачки сигарету, зажег спичку и поднес ее, чтобы прикурить сначала Ермолаевой, а потом — себе.

— Классные сигареты, — только и смог сказать Кудрин, затягиваясь дымом, — расскажите более подробно о картине и брошке.

— Видите ли, — начала Нина Николаевна, — живу я одна, в свое время был неудачный брак и, больше я не пыталась создать семью. Мама моя Лаевская Ольга Павловна в свое время танцевала в Большом театре, а потом долгое время преподавала в Московском хореографическом училище. Умерла она пять лет назад от воспаления легких. С детьми у меня не случилось, а вот двух сестер, детей сестры моей мамы я просто обожаю, правда, живут они в Ленинграде и видимся мы не часто.

— Ну а теперь собственно про эту картину, — продолжала Ермолаева, — она была написана художником Модильяни в 1911 году и подарена им маме на выставке, проходящей в том же году в Париже.

— А что Ваша мама делала в Париже? — спросил Женя.

— Я Вам уже говорила, что она была балериной Большого театра и была приглашена Дягилевым на летний период. Она танцевала в балетных спектаклях русских сезонов в Париже.

— А кто такой Дягилев? — тихо спросил Женя.

— Дягилев? — О, это русский театральный деятель, один из организаторов «Русских сезонов» в Европе, — сказала Нина Николаевна, — жаль, что о нем сегодня все забыли и никто не вспоминает. А ведь он впервые представил Европе русское искусство балета, восхитив тем самым изощренную и сытую дешевыми постановками западную публику.