Отловив плавающую неподалеку куртку, я направился к берегу. Мозг опять заскрипел и остановился. Хорошо был виден рыжеватый грунт обрыва, покрытый по кромке серо-голубым пухом, как если бы постаревший берег устал бриться и зарос трехдневной щетиной. Это было настолько не похоже на все, что я видел, что сознание просто не могло найти привычных ориентиров.

Наконец выбравшись на такой знакомый и такой привычный берег — глинистый обрыв и узенькая песчаная подошва под ним, — я готов был расцеловать его. Взгляд притягивала незнакомая растительность наверху, и я, не останавливаясь, начал забираться туда. Добравшись, присел на краю, пытаясь отдышаться и сообразить, что же я вижу. Пахло йодом, как если бы рядом было море. Озеро было довольно большое, наверное, километра полтора в ширину и неизвестной длины, так как с одной стороны вода изгибалась и пряталась за большим островом. Поверхность воды больше напоминала черное зеркало, расчерченное паутиной мелкой ряби, гоняющейся за очень слабым ветром. Было тепло, градусов 20. Я не только не замерз, но даже согрелся под слоем осенней одежды. Вода текла из куртки, которую я набросил на себя, но мне было не до того. За моей спиной тянулся довольно широкий луг, который, похоже, не прерывался и под сенью очень высоких деревьев, растущих далеко друг от друга, без малейшего следа подлеска между ними. На первый взгляд, на лугу росло только одно растение — чем-то напоминающие наш папоротник пушистые кустики серо-голубого цвета с почвой между ними, засыпанной черно-серым, похожим на засохшие иголки субстратом.

Совершенно потерянный, я делал то, что требовал организм. Как безмозглое животное, которому все равно, где оно и что его окружает, я оправился, снял с себя одежду, тщательно выжал ее и надел все, кроме куртки и свитера, обратно. Проверил карманы, но ничего полезного, кроме чека из магазина, не обнаружил. Скрутив куртку и свитер в подобие мешка, повесил свои вещи за плечи и направился в лес.

Мне нужна была информация, любая информация, анализируя которую, я мог бы разобраться, что происходит. Внезапно нахлынуло чувство сильнейшего стыда и отчаянья. Я подвел семью, они ждут меня, волнуются, кот орет. А я не понимаю, что я сделал, что делаю, что я должен сделать! Я вообще ничего не понимаю!

Вдруг захотелось есть, и все переживания как рукой сняло. Я ничего не ел уже полдня, и избалованный организм требовал регулярного питания, которого не было и не предвиделось. Все сложные эмоции и переживания стали неважными и спрятались где-то на дне сознания. Шагалось легко, и через несколько минут я стоял рядом с ближайшим деревом, если это вообще было дерево. Было видно, что оно гораздо ниже своих собратьев, растущих глубже в лесу, но во всем остальном выглядело оно совершенно так же. Высокий гладкий ствол кремового цвета, покрытый неглубоким сетчатым рисунком, был лишен каких-либо ветвей до самого верха, раскрываясь на макушке геометрически правильным зонтиком неровных очень длинных и извилистых отростков, на которых гнездились пучки длинных темных иголок или листьев. Было похоже, что растение перевернули с ног на голову и его корни оказались его вершиной.

Никакого движения — ни насекомых, ни птиц, ни мелкой живности. Я осмотрелся. Ландшафт по берегу озера выглядел совершенно одинаково во все стороны. Плотные облака не позволяли определить направление на местное светило. Да, да, именно светило, не солнце. Чтобы понять это, достаточно было просто попасть туда. Все окружающее казалось неправильным, неземным. Хотелось есть, и это чувство как якорь удерживало сознание от безумия. Подумалось, что надо бы найти текущую воду — реку или ручей. Идя вниз по течению, можно было бы рассчитывать найти более крупный водоем или более разнообразный ландшафт.

Оцепенение, которое в очередной раз охватило меня, мгновенно слетело, как только сквозь негромкий шорох ветра в стволах деревьев пробился далекий стук, ритмичный и размеренно медлительный. Стучало что-то большое, далекое и тяжелое. Это сразу же решило вопрос с выбором направления движения. Звук приходил с далеких холмов в стороне от озера, и я тут же направился туда.

Идти было удивительно легко. Несмотря на то что по моему собственному времени уже был поздний вечер, несмотря на незапланированные и выматывающие водные процедуры, несмотря на дававшее о себе знать желание поужинать в привычное время, я чувствовал себя довольно бодро и быстро шагал по пружинящей черно-серой подстилке среди редко стоящих гигантов. Обстановка напоминала прогулку по ухоженному парку — ни тебе подлеска, ни поваленных стволов погибших деревьев, ни назойливых насекомых. Потянулся пологий склон, и я впервые увидел какие-то изменения в растительности. Кроны, до того казавшиеся парящими недостижимо высоко, придвинулись, стволы стали мельче, и затем неожиданно потянулась большая прогалина, заставленная как будто обгоревшими скукоженными останками не выросших гигантов, которые чем дальше, тем становились мельче. Стало заметно, что все деревья были соединены между собой подобием корня, местами выступающим из почвы и похожим на распущенный канат — этакое неплотное переплетение мелких жил. Ниже в распадке деревья, или дерево, закончились, и я услышал тихий плеск воды. Среди уже привычных кустиков, обрамлявших широкую полосу окатанной гальки, по проточенному в больших сланцевых блоках каналу бежал крохотный ручей. Я спустился и принюхался. По-прежнему пахло йодом, но уже гораздо слабее, чем около озера. Вода была прозрачной и привычной. Нисколько не сомневаясь, я напился. Вдали опять застучало — четыре удара, и тишина. Надо было двигаться дальше.

Взбираясь по пологому склону следующего холма, я скоро опять вошел в лес, миновав знакомую полосу поваленных недодеревьев. Подъем давался легко, голод еще не мучил, жажда отступила, и проснулось любопытство. В голове сама собой, как будто не было более насущных забот, появилась идея измерить ускорение свободного падения, соорудив простейший маятник. Проблема была за эталонами длины и времени. Если свой рост я, естественно, знал с точностью до сантиметра, то в своей способности точно отсчитывать секунды сильно сомневался. Обдумывая, как привязать к имевшемуся эталону длины время, я перевалил гребень холма и остановился. Стука больше не было слышно, и я был не уверен, что смогу сохранить направление без этого далекого ориентира. Постояв и ничего не дождавшись, двинулся дальше. Еще четыре холма, еще один ручей, похожий на первый, но совсем крохотный, и лес внезапно изменился. Деревья переменились так резко, что была видна граница между ними. Вот здесь — светло-бежевые стволы, увенчанные поросшей черным волосом обширной кроной, а тут уже тоже как бы стволы, но почти белые, даже голубоватые, гладкие, тонкие, без ветвей вообще, только жесткие темно-бурые ленты, обильно торчащие из верхней трети растения. Какая-то метелка для смахивания пыли метров тридцать высотой. Деревья в новом лесу стояли гораздо плотнее, но ощущение лесопарка никуда не делось. Почва между уже родных серых кустиков была посыпана рыжими закорючками, слегка шипящими, когда я наступал на них. Ветра почти не было, и мне показалось, что стало немного темнее. Вечереет? Делать нечего, и я решил двигаться дальше до ближайшей воды. Если стук не возобновится, придется останавливаться на ночлег, так как первое возбуждение давно схлынуло и все сильнее хотелось спать. Миновав еще пару подъемов и спусков, удалось найти родник, бьющий в осыпи у основания холма. Небольшой обрыв создавал иллюзорную защиту, я понял, что смертельно устал и буду ночевать прямо под ним. Стемнело еще сильней, но ночь все не наступала. Ждать темноты не было смысла, и я уснул, завернувшись в просохшую куртку и подложив свитер под голову.