необходимости соблюдать эти правила заставляло такие группы держаться вместе, расширяло возможности доступа к разного рода ценной информации и позволило «плодиться, размножаться, наполнять землю и владеть ею» (Бытие 1:28). Пожалуй, этот аспект человеческой эволюции не получил заслуженной оценки.

У социалистов другое мнение на этот счет. Они не только приходят к совершенно иным заключениям, но и сами факты воспринимают по-другому. То, что социалисты ошибочно судят о фактах, имеет решающее значение для моей дальнейшей аргументации. Я готов признать: если бы точка зрения социалистов о функционировании существующего экономического порядка и о возможных альтернативах ему оказалась бы верной фактически, мы были бы просто обязаны распределять доходы в соответствии с определенными моральными принципами. Для этого необходимо было бы наделить центральную власть правом управлять имеющимися ресурсами – что предполагает отмену индивидуальной собственности на средства производства. Если бы оказалось истиной утверждение, что централизованное управление средствами производства позволит создать коллективный продукт по крайней мере того же объема, как мы производим сейчас, – то действительно пришлось бы решать серьезную проблему распределения этого продукта. Однако дела обстоят иначе. Дело в том, что не существует другого способа – кроме распределения на конкурентном рынке, – чтобы дать понять отдельному человеку, куда ему нужно направить усилия, чтобы внести как можно больший вклад в совокупный продукт.

То есть суть моих доводов такова: спор между защитниками спонтанного расширенного человеческого порядка, созданного конкурентным рынком, с одной стороны, и теми, кто требует наделить центральную власть правом управления человеческим взаимодействием (на основе коллективного управления ресурсами) – с другой, происходит из-за фактической ошибки последних в отношении того, каким образом формируются и используются знания об имеющихся ресурсах. Поскольку данный спор касается фактов, его следует разрешить с помощью научного анализа. Анализ же показывает: следуя спонтанно возникшим моральным традициям (с точки зрения большинства социалистов, «неразумным»), лежащим в основе конкурентного рыночного порядка, мы производим и накапливаем больше знаний и ресурсов, чем можно получить и использовать в экономике с централизованным управлением, сторонники которой утверждают, что их действия строго «разумны». Таким образом, цели социалистов фактически недостижимы и программы нереализуемы. К тому же они противоречат логике.

Поэтому – вопреки распространенному мнению – проблема заключается вовсе не в разнице интересов или ценностных суждений. Безусловно, вопрос о том, как у людей складываются определенные нормы и ценности и какое влияние они оказывают на развитие нашей цивилизации, – прежде всего фактический. Этому вопросу посвящена данная книга; первые три главы в общих чертах дают на него ответ. Требования социализма не вытекают из традиций, сформировавших расширенный порядок, который и сделал возможным существование цивилизации. Скорее данные требования стремятся уничтожить эти традиции, заменить их «рационально» построенной системой морали, и она достаточно привлекательна – ее обещания отвечают инстинктивным стремлениям человека. Социалисты рассуждают так: раз человечеству удалось выработать некую систему правил, которым необходимо подчиняться, то оно вполне способно придумать систему получше и поприятнее. Но если цивилизация обязана своим существованием одной конкретной форме поведения с определенными правилами, доказавшей свою эффективность, то у нас просто нет выбора – мы не можем предпочесть другую только потому, что на первый взгляд она кажется более привлекательной. Спор между рыночным порядком и социализмом есть не что иное, как вопрос выживания. Следование социалистической морали означало бы гибель большей части человечества и обнищание основной массы выживших.

И тут возникает важный момент, который я хотел бы сразу прояснить. Да, я выступаю против высокомерия разума (ошибка, свойственная социалистам), однако моя аргументация никоим образом не направлена против разума, используемого должным образом. «Разум, используемый должным образом» я понимаю как разум, признающий собственную ограниченность и способный извлечь уроки из установленного экономистами и биологами удивительнейшего факта: порядок, возникший без человеческого замысла, может оказаться гораздо разумнее сознательно изобретенных людьми теорий и программ. Как же я могу критиковать разум, если призываю рассматривать факты и мыслить логически, доказывая несостоятельность теории социализма? Я не оспариваю и того, что можно (осмотрительно и постепенно) направлять разум на изучение, критику и обоснование отказа от традиционных институтов и моральных принципов. Эта книга, как и некоторые из моих предыдущих исследований, направлена против традиционных представлений о разуме, которыми руководствуется социализм. Я считаю, что эти представления существуют вопреки логике и фактам и являются наивной рационалистической теорией, устаревшим и ненаучным подходом; в одной из своих работ я назвал эту теорию «конструктивистским рационализмом» (1973).

Таким образом, я вовсе не отрицаю способности разума совершенствовать нормы и институты и даже не настаиваю на том, что он неспособен изменить всю нашу систему морали в направлении «социальной справедливости» (как она понимается в наше время). Однако следует делать это только применительно к каждой части системы. Если же новая мораль претендует на достижение того, чего она достичь не может (например, не может генерировать знания и упорядочивать деятельность людей – подобная задача невыполнима, если следовать правилам и нормам такой морали), тогда этот факт сам по себе становится решающим аргументом против подобной системы. Важно это осознать, поскольку представление «спор идет о ценностях, а не о фактах» не позволило профессиональным исследователям рыночного порядка достаточно убедительно заявить, что социализм просто-напросто не способен выполнить свои обещания.

Из моих рассуждений не следует также делать вывод, что я не разделяю некоторых ценностей, проповедуемых социалистами; но я не верю (и приведу свои аргументы ниже), что широко распространенное понятие «социальной справедливости» описывает какое-то возможное положение дел или вообще имеет смысл. Я также не думаю (в отличие от сторонников этики гедонизма), что можно принимать решения морального характера просто из соображений максимального предполагаемого удовольствия.

Отправной точкой моей работы могло бы стать вернейшее наблюдение Дэвида Юма: «правила морали… не являются заключениями нашего разума» (Treatise, 1739/1886: II: 235). Замечание Юма будет играть главную роль в этой книге, поскольку из него вытекает основной вопрос, на который я попытаюсь здесь ответить, а именно: как возникает наша мораль и какие последствия может иметь способ ее возникновения для экономической и политической жизни?

Если мы утверждаем, что вынуждены сохранять капитализм из-за его превосходной способности использовать рассредоточенные знания, то следует поинтересоваться: как же возник такой незаменимый экономический порядок – особенно если принять во внимание мое заявление о том, что морали и институтам, присущим капитализму, противостоят мощные инстинктивные и рационалистические устремления людей.

В первых трех главах я попытался ответить на этот вопрос, опираясь на давнее утверждение, хорошо известное экономистам: наши ценности и институты являются не просто следствием предшествующих событий, а еще и частью процесса спонтанной самоорганизации некоей структуры или модели. Этот вывод верен не только для