Завидная партия последних двух лет всего местного бомонда. Пленив, в недалеком прошлом, сердца всех девушек и доброй половины светских статных дам, выдержал максимально приличную паузу, прежде чем позволил себе сблизиться со своей избранницей. История уже имела шлейф слухов и сплетен, сравнимый по послевкусию с перспективой счастливого долголетнего брака со множеством милейших внуков и состоявшихся во всех отношениях наследников.

В общем –действо уже было, а в перспективе обещало стать еще и событием.

…и событие, действительно, имело место быть.

В самый разгар и кульминацию момента, когда молодая уже произнесла «Да» и взгляд священнослужителя обернулся в сторону молодого, голос и суета где-то из глубины организованного ради действа амфитеатра прогремели громом среди ясного неба: «Немедленно остановите обряд. Свадьбы не будет!» Сквозь ошеломленную толпу, прямо к молодоженам, в сопровождении двух здоровил в штатском, проталкивал своё субтильное тело лучший друг отца невесты – шеф префектуры полиции, господин Рувиль, хорошо известный в узких кругах проныра и педант.

С самого начала этой истории он ощущал, как «сосет под ложечкой» – то чувство, которое никогда не обманывало его доселе, проверенный признак приближающегося преступления. Своими сомнениями и интуицией он давно уже поделился со своим лучшим другом, честнейшим и добрейшим господином Де Лакруа – состоятельным банкиром, удачливым коммерсантом и, по совместительству, отцом невесты.

«Вы арестованы!». Слова, способные выбить холодный пот не только у своего адресата, но и у всех, кто находится рядом и слышит их. Слова, произносимые всегда с железным достоинством и высокомерием представителями власти в цейтноте своих долгих, мучительно-бессонных, умопомрачительных расследований, заискиваний, разоблачений… Слова, в мгновенье ока сделавшие мрачными лица родителей, невесты, близких родственников и всех тех, кто уловил в них звук отходящего поезда под названием «банкет». Слова, которые, тем не менее, показались неудивительными и даже долгожданными и желанными для Камиля (так звали жениха). Слова, которые были обращены Рувилем, с поворотом головы в последний миг произношения, единственному представителю близких со стороны молодого жениха – его отцу, господину Рострену. Тому Рострену, которого мы уже видели. В зале суда. Лотреку.

Кто мало видел, тот много плачет. И, соответственно, наоборот, – кто много видел, тот мало плачет.

Ни один мускул на лице господина Рострена не шелохнулся в продолжении всей сцены.

«Если у Вас есть, что сказать, мсье Рувиль, скажите это здесь и сейчас, либо извольте удалиться с извинениями, если Вам дороги понятия чести и приличия. Негоже так смущать столь почтенное собрание господ в этот светлый день», – произнёс он с уверенностью, пошатнувшей браваду жандармов.

Слова Лотрека были блефом, нацеленным на ударении акцента трагедии, достойной Мольера и Шекспира вместе взятых. Конечно же, беглый каторжник узнал префекта. Конечно же, он знал, что тот не промолчит и сейчас всех ждёт шок от крушения мечты. Конечно же, шок был. Тот ещё шок!

Знал, но с прозорливостью человека уже не просто опытного, а да. Верно. Именно. Возмутительной прозорливостью автора сценария этого представления, удовлетворенного игрой старательных подопечных, не подозревающих о своих невольных актерских начинаниях.

Знал о блефе и сам г-н Рувиль. Это была не первая его встреча с Лотреком и он узнал его сразу, как только увидел случайно накануне вечером в доме своего старинного друга. Сомнения свои он развеял уже утром, получив положительный ответ из префектуры ведомства о факте побега старинного знакомого три года назад из удалённых и беспощадных каменоломен исполнительной службы республики. Развеял, и из благих побуждений сохранения чести и достояния почтеннейшего господина Де Лакруа, тотчас же, в компании верных псов, ринулся на запах дичи.

Чванливость и тщеславие ищейки не дали ему разглядеть в глазах пойманного зверя тонкой усмешки от удовольствия сыгравшей карты. Он раскрыл блеф каторжника, не заметив в нем нового таланта кукловода.

Наживка сработала. То была беспроигрышная ставка. Высокая жертва ради гарантированного куша. Уверенным можно быть только в себе. В себе и вознаграждении в полмиллиона луидоров за свою голову.

Тем временем, пока гордыня префекта втаптывала в грязь ботинками Лотрека, украшенными кандалами, осколки мечты дочери Де Лакруа, то и дело лишавшейся чувств, – только спустя добрых полчаса главные жертвы трагедии заметили исчезновение Камиля. Возмущенный 'трагическим недоразумением' жених растворился в толпе негодующей массовки, пятившейся бочком восвояси, чтобы глумливо посочувствовать горю семьи с ехидной и сытой, подвыпившей ухмылкой отмщенного завистника кармана и чести несчастной семьи.

Больше никто и никогда его не видел. Даже упоенный славой Рувиль счел поиски жениха делом второстепенным и несрочным. Вознаграждение и карьера были лучшими и единственными его верными и непредаваемыми друзьями.

Униженная чета Де Лакруа, под покровом таинственного молчания, покинула родовое имение незамедлительно после разрешения префекта. Дочь их была сродни привидения – она слабела и таяла на глазах при виде любого человека, кроме няни-сиделки, ее верной и неизменной спутницы.

Глава 4. О, времена.

Жизнь.

Ее течение.

Рождение, юношество, отрочество, взросление, половозрелость, сознательность, старение, кабы молодость да знала…, старость, закат…

Или бессознательное, наблюдение, познание, осознание, созидание, поддержание, удержание, увядание…

Или чистота, познание через испытание, разочарование, прозрение, очищение, просветление, дарение…

Все мы проходим, так или иначе, в большей или меньшей степени, рано или поздно, сполна или умозрительно, весь этот опыт. От его самого непорочного и до края, последнего издыхания, когда душа покидает использованное бренное.

Всё вокруг проходит. И плоть, одеяние, кров, местность, община, ареол, социум, поселение, город…государство и даже далее. В полной мере и без исключения.

Вне зависимости от того, замечаем мы это или нет. Идёт своими чередом.

Архаичная, стоическая, буржуазная вне времени Европа (пусть наша страна будет безлико-обобщенным образом) в эпоху возрождения, смешанного с просвещением, сродни клоаки общества, переполненной продуктами жизнедеятельности настолько, что уже требует очищения всеми внутренним фибрами, местами все еще в процессе пользования, а местами отшелушивая уже отсохшее. Европа – неумытая, заспанная, но уже пробуждающаяся. Европа после бурной и развратной ночи, переполненной эмоций, чувств, приготовлений, процессов, безудержности, извращений, обессиливания, усталости, зари… И уже во всех местах и помыслах. Везде. Не осталось ничего нетронутого, ничего святого.

Святотатство всего и вся…

На улицах, тропинках и мостовых уже щеголяли франты и на выездах встречались фрейлины, придворные и особы королевских кровей, расталкивая и шарахаясь между уже обнищавшими неудачниками и теми, кто только отряхнул солому с себя на первых шагах в свет.

Манишки, шляпки и перчатки покупались без счёта наравне с ростом долгов ростовщикам.

Ещё вечером плативший целое состояние за оброненный платок повеса поутру жадно глотал голодные крошки на квартире сжалившейся пансионерки.

Ночная жеманница и первая маска