Разумеется, смерть Сталина не могла привести к немедленному переходу от тоталитаризма к авторитаризму. Тоталитарные институты имели собственную жизненную силу, и потребуется несколько десятилетий их эрозии, прежде чем они «переродятся», изменят свои функции с мобилизационно-репрессивных на охранительно-согласовательные. Обстановка «Холодной войны» требовала дополнительного сплочения рядов. Сталинская шпиономания была связана не только с особенностями его психологии, но и с реальными утечками информации, цена которых в ракетно-ядерный век была критически велика.

Сталин умер, а его наследники, воспитанные кровавой эпохой, продолжали борьбу не на жизнь, а на смерть между собой («дело Берия» и т. д.). Может быть, тоталитаризм и террор могли существовать дальше? Но страх перед неизбежной гибелью после очередного поражения довлел над вождями. И это стало одним из механизмов перехода к более гибкой системе.

Другим источником перехода от тоталитаризма к авторитаризму было общество, которое в глубоких запасниках хранило разномыслие.

Тоталитаризм в принципе нетерпим к разномыслию, но это общее правило имело важные исключения, еще не влиявшие на качественные характеристики режима. В некоторых вопросах тоталитаризм санкционировал ограниченное и четко очерченное разномыслие. Оно проистекало из двух источников.

Первый источник разномыслия при коммунистическом тоталитаризме заключался в том, что советский проект представлял собой синтез коммунистической идеи и традиции народов страны. «Классиками» были не только Маркс, Энгельс и Ленин, но и далекие от марксизма Пушкин, Толстой и Чехов. Укрепляясь с середины 30-х гг., национальная традиция оказалась особенно востребованной во время Войны. В 1943 г. Сталин пошел на ряд важных шагов, которые легализовали символы старой России. Важнейшей, системной мерой стал «конкордат» с Русской православной церковью, которая получала возможности для воссоздания своей структуры, разрушенной гонениями 30-х гг.

При этом Сталин не намеревался отказываться от рациональной по форме коммунистической идеологии.

Атеистическая литература, в отличие от религиозной, была общедоступна, религиозные взгляды считались несовместимыми с членством не только в партии, но и в комсомоле. Рациональная основа советской культуры сохранилась под бетоном языческого культа личности.

Второй источник легального разномыслия заключался в самой ориентации советского общества на развитие (в отличие от правых диктатур). Тоталитарная олигархия просто не успевала контролировать все стороны жизни, поскольку развивавшийся социальный организм все время ставил новые вопросы, неведомые традиционному обществу. Как относиться к генетике, например? Сталин терпел дискуссию по этому вопросу до 1948 г., но, когда проблема выживания режима была решена, как казалось, раз и навсегда, обратил взор свой на эту и подобные проблемы: определитесь, наконец, коков механизм наследственности. Партия не намерена терпеть две группы биологов, придерживающиеся разных взглядов на один вопрос. Дискуссия допустима, пока не принято решение. Разумеется, ход дискуссии определялся не только и не столько научными аргументами, а организационными позициями сторон (что греха таить, это бывает и в государствах, которые не принято называть тоталитарными). Лидер одной группы биологов Н. Вавилов в 1940 г. был «разоблачен» как контрреволюционер, а лидер другой — Т. Лысенко возглавил ВАСХНИЛ. Но и научные аргументы на знаменитой сессии ВАСХНИЛ 31 июля — 7 августа 1948 г. позволили изложить обеим сторонам, после чего решение было принято, и оппозиция спустила флаг. На этот раз проигравших не посадили. Последовали понижения в должности и увольнения, но большинство уволенных вскоре трудоустроилось в других областях биологической науки — от орнитологи до ботаники. Увы, увольнения и понижения в должности бывают не только при диктатурах.

Сущностное отличие тоталитарного отношения к дискуссии от других (не только плюралистичного, но даже и авторитарного) — в другом. Тоталитаризм утилитарен, он не признает самоценности плюрализма, нескольких точек зрения на один вопрос. Авторитарные правители уже понимают, что нужно сохранять несколько точек зрения, так как неизвестно, какая окажется более продуктивной на следующем этапе развития мысли. Авторитаризм лишь устанавливает рамки дозволенного разномыслия. Плюрализм отказывается от этого, так как рамки провоцируют творческий ум на борьбу с ними. Плюралистичный контроль над умами уже другой — не рамки, а поощрение мэйнстрима, выгодного Системе течения, и игнорирование маргинальных ответвлений, пока они не оказались зачем-нибудь нужны Системе.

В последние годы жизни Сталин увлеченно «развивал марксистско-ленинское учение», расставляя «точки над i» в вопросах языкознания и политэкономии социализма. В СССР был человек с тотальным авторитетом и с тоталитарными представлениями о том, как можно управлять огромной страной. 5 марта 1953 г. такой человек исчез.

Мог ли тоталитаризм сохраняться и после смерти Сталина? Он и сохранялся некоторое время. Но если в тоталитарной мобилизации общества на индустриальный рывок и выживание перед лицом внешнеполитических угроз был какой-то исторический смысл, то в 50-е гг. он был уже исчерпан. А для решения новых задач нужны были иные методы. Требовалась более творческая, а значит и более свободная и защищенная личность, уверенная в завтрашнем дне. Бюрократия могла, конечно, проигнорировать это требование времени. Но ведь и любой чиновник хотел быть уверенным в завтрашнем дне и боялся, что любая ошибка может привести к аресту. Нет уж, что-то нужно было менять. Это ощущали утомленные тяжким трудом массы, на это намекала интеллигенция, это чувствовали руководители страны.

Этот съезд оказался тезкой века, который ему предстояло «развернуть».

Все начиналось «как обычно». 14 февраля 1956 г. Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев под бурные аплодисменты взошел на трибуну и зачитал доклад, согласованный с Президиумом ЦК. Уже в этом докладе партийные ортодоксы почувствовали «что-то неладное». Не была отдана должная дань Сталину. Появились подозрительные новации, которые сегодня кажутся малозначительными штрихами, но тогда воспринимались как открытия. В частности, было признано, что социалистическая революция не обязательно может совершаться вооруженным путем. Эта мысль еще недавно считалась социал-демократической и потому недопустимой.

Более решительно выражен курс на мирное сосуществование в атомный век.

У партии, как у Януса, два лица. Одно смотрит в мир, другое — в страну. И на втором лице партии появились черточки человечности. Большое внимание было уделено социальным вопросам. Съезд одобрил меры «по наведению надлежащего порядка в оплате труда, по усилению личной материальной заинтересованности работников в результатах своего труда»[4]. В осуществление линии съезда сразу после него было сокращено рабочее время в предвыходные дни, введено «авансирование» труда колхозников (крестьянам стали выплачивать часть денег до сбора урожая), упорядочено нормирование зарплаты, что привело к ее постепенному повышению. Это были не первые социальные меры послесталинской эпохи, но они впервые были закреплены авторитетом съезда.