1

Аэродром неизвестного расположения

Местная дата не установлена

Местное время 23:34

Двое играли в мяч.

На ночном летном поле, меж стоянок мертвых самолетов с неразличимыми во тьме опознавательными знаками двое играли, как играют в детстве, пасуя друг другу руками и ногами светящийся зеленый шар с волейбольный мяч. Вот он беззвучно ударился о борт гигантского стратегического бомбардировщика, отскочил под ноги одного из играющих. Тот нагнулся, коснулся шара ладонью сверху. Мяч странным образом прилип к ладони и поднялся вместе с ней. Ладонь повернулась — теперь шар уютно лежал на ней. Он засветился сильнее. Превратился в полупрозрачный глобус планеты с голубой дымкой атмосферы.

Второй приблизился, и шар осветил его руку с вытянутыми пальцами. Но он не успел погладить глобус. Звенящий удар прокатился в пустом воздухе.

Секунда — и в руке второго появилось что-то похожее на компактный автомат со странным прикладом. Но звук не повторился. Второй расслабился и опустил оружие. Шар тихо затрещал и потек сквозь пальцы первого, все тускнея. Светящиеся капли падали на бетон и гасли, гасли.

Глобус растаял весь, быстрее, чем кусочек сахара в кипятке.

Ни ветерка вокруг. Ни огонька…

Все мертво.

2

Сине-серебристый «Паджеро» одиноко летел к городу по пустой дороге. Степи вокруг лежали в нежно-розовом утреннем цвете. Солнце едва выступило из-за горизонта. Солнце едва просыпалось.

Двое в машине почти не замечали светила. Они говорили, не уставая, как люди, встретившиеся после долгой разлуки. Так оно и было. Друзья детства не виделись вот уже год, и теперь один подвозил другого в новенькой машине из аэропорта. Пока пассажир крутит ручку настройки радио, стараясь поймать что-то приличное, а водитель поминутно бросает руль, чтобы жестикулировать, стоило бы поглядеть на них внимательнее.

Обоим лет по двадцать — двадцать пять, оба на пике сил и той бурной активности, какая свойственна человеку в молодости. Водитель широкоплечий, пепельный блондин с медальным, худощавым лицом и глазами то серыми, то голубыми, в зависимости от освещения. Его сосед пониже ростом, но не уже в плечах, с густыми, слегка вьющимися каштановыми волосами и узкими бледно-зелеными глазами, словно полученными в наследство от рыси. Оба в самой обыденной в это время года одежде — широких кожаных куртках и джинсах, вытертых добела и выпачканных маслом у водителя, франтоватых темно-синих у пассажира.

— Вот ты хочешь пойти в спасатели, а ты вообще представляешь, Андрей, что это за работа? Я тебя не совсем понимаю. Вроде обеспечен, не голодуешь, а тут вся эта кровь, боль…

— Вот именно, что не голодаю. У меня характер такой, что нужна встряска и польза другим. Я гуманист, не то, что ты, Илья.

— Порыв, порыв… Хомо гуманистус. Лучше за дорогой следи. Приключений на шею все ищешь. А родные…

— Ты сам бы отказался от хорошего приключения? Крутишь, Илюха, носом водишь. Мои родные не твоя забота, продуманный ты тихушник.

— Ну, положим, и не отказался бы, если с хорошим концом.

— С хорошим концом… Ох, романтик, пся крев!

Ели бы им действительно предоставился выбор… Но мир живет по-своему, не спрашивая, готов ли выйти на площадь. Сможешь ли выйти на площадь. А если сможешь, то зачем?

Жизнь все это решает сама. Плевала она на наши мечты и хороший жизненный план, если честно. Может, это и есть судьба?

Эти двое не верили в судьбу. Не верили в приметы, в черных кошек и встречу с покойником.

В общем-то, у обоих была здоровая психика.

Следует признать, не к чести Ильи, (а возможно, именно к чести), что первым телефоном, который он накрутил, добравшись домой, в снятую на полгода однокомнатную каморку, был не родительский. Ее звали Виктория. Кому еще надо позвонить так неотложно в эти годы?

Для молодого человека естественно умножать такие знакомства. Не стоит думать, что все они таят под собой интерес физически-меркантильный. Нет. Нельзя сказать, чтобы они были друзьями, они не состояли и в отношениях, которые иногда стыдливо — оправдательно именуют свободными. Вика была нужна молодому человеку. Не сводила с ума, но, не видя ее, Илья начинал скучать и «выпускать воздух, как шарик Винни-Пуха», по словам неунывающего друга Андрюши.

Насколько взаимно? Этого она не говорила. Они познакомились почти случайно, в коридоре библиотеки. В чем-то неуловимом они были схожи, несмотря на резко отличную внешность. «Без пяти рыжий», как говорил о себе мускулистый ясноглазый Илья, со своим бледным, жестким и правильным лицом, и смуглая, черноволосая и темноглазая Виктория с тонкими чертами и печальными губами. Разве что — оба были высокорослы и юношески стройны.

— … так я буду рад тебя увидеть! — Илья говорил громко и, это Вика знала точно, вполне искренне. Каковы мысли молодой и весьма привлекательной женщины при таком разговоре? Сия тайна велика. Илье, верно, было бы интересно разгадать ее, но вот еще в чем дело…

Он не догадывался, что не сможет встретиться с нею в ближайшее время. Да и вообще — сможет ли еще когда-нибудь…

3

В тот день небо было ясно, и ветер, вышвырнув прочь из города выхлопные газы, пах резким, утренним запахом, который так радует в юности и только горько бодрит в преклонные годы.

Водитель дряхленького бежевого «Москвича» уже далеко перешагнул не только рубеж «преклонности», но и старости. Старик в замызганном сером костюме, с нечесаной, неприятно несвежей седой бородой и в темных очках. Илья только вскинул руку, как он вывернул из потока машин. Торговаться не стал, только кивнул, повернул голову к пассажиру, и Илье вместе с тайным страхом вползла в голову совершенно дурацкая мысль: старик его не видит!

Изношенная машина свернула к центральному парку, и старик, кашлянув, заявил голосом сухим, как пергамент:

— Вы мне нравитесь, молодой человек. Хотите получить добрую работу? — он сказал именно «добрую». Илья осторожно поинтересовался, какую.

Старик ответил, что все законно и назвал сумму, от которой Илья слегка поехал с продавленного сиденья. Потом старичок сделал нечто еще более удивительное: достал из-за пазухи красное удостоверение и раскрыв, дал пассажиру. Не просто солидное учреждение, но весьма. Илья не казался себе наивным простачком, но книжечка выглядела самой настоящей. По правде сказать, она таковой и являлась.

И все же он не мог позднее сказать, в какую минуту он дал согласие. Казалось, тот миг все ускользал из памяти.

Он согласился.

Фауст поступил не умнее.

— Я уезжаю, знаешь ли. Не теряй меня особенно. Честно, не знаю, когда вернусь, такие дела.

Что ответила девушка, осталось неизвестным. Илья положил трубку, помрачнев.