— Ну конечно, — проговорил он наконец, — как-то не похоже, чтобы в этих краях жили цивилизованные люди.

Эти слова вывели из полудремотного состояния его спутника Дьюэра, растянувшегося на противоположной полке купе. Одной рукой он прижимал к себе прямоугольный ящик из тикового дерева, с которым утром сел на поезд в Эдинбурге.

— Думаете?

— Естественно! Да и чего ждать, ведь не больше ста лет прошло, как Камберленд выкурил их отсюда и заставил платить. Отец моего деда сражался при Куллодене. Видел типа, который проткнул штыком младенца. Говорил, что до смертного часа не забудет этой картины.

Дьюэр выпрямился и, вынув из кармана пальто не первой свежести носовой платок, принялся стряхивать пыль с одежды.

— Господи, и кому может прийти в голову протыкать штыком ребенка? Варварство какое-то.

Если бы случайный попутчик, хотя бы тот, что сейчас шел по коридору вагона, заглянул в купе, его взгляду открылась бы странная картина. На Данбаре, высоком сухопаром мужчине лет пятидесяти, была зеленая спортивная куртка и вельветовые брюки. Своей одеждой он несколько напоминал егеря. Дьюэр был помоложе, поменьше ростом и внешностью, в отличие от спутника неприметен — рыхлый, нездоровый на вид мужчина в потертом полупальто, тесьма на котором уже начала отставать от лацканов. На багажных полках и на полу валялись самые разнообразные предметы, каждый из которых порождал вопросы касательно цели путешествия: пара тяжелых прогулочных башмаков, два пробковых спасательных жилета, шерстяной шарф, моток веревки. На мгновение-другое взгляд Дьюэра задержался на ящичке из тикового дерева, и при виде этого лишнего груза в глазах появилось удивление.

— Вещей у нас с тобой набралось прилично; хотелось бы знать, как мы унесем все это хозяйство.

Что-то в выражении глаз Данбара указывало на то, что он, похоже, не до конца доверяет своему напарнику.

— Смотрю, приятель, для тебя эта игра в новинку. Зеленый еще. Когда доберемся до места, там будет ждать кабриолет. Не удивлюсь, если он и нас доставит в точности куда нужно.

В этом заявлении прозвучал невысказанный вопрос, который Дьюэр либо не уловил, либо предпочел не услышать. Но спутник настойчиво продолжал:

— А чем ты, собственно, занимался, пока Боб Грейс не свел тебя со мной?

— В бакалее работал.

В этих словах слышался отзвук незадавшейся судьбы, или несбывшихся надежд, или даже трагедии. Другой на том бы и остановился, но Данбар продолжал как ни в чем не бывало:

— Всем торговал или только зеленью?

— Всем.

— Ну и почему бросил?

Дьюэр уткнулся взглядом в спасательный жилет, разложенный на противоположной полке.

— Жена заболела, надо было ухаживать за ней. Нелегко приходится, когда такая беда нагрянет.

— Еще хуже, когда человек умирает. Гораздо хуже. На вот, затянись разок-другой — глядишь, и полегчает.

Некоторое время они молча курили трубки, кивая людям, проходившим по коридору и спотыкавшимся об их багаж. Время приближалось, наверное, к пяти, за окном темнело. Поезд по-прежнему тянулся вверх, в гранитные расщелины холмов постепенно заползали тени. День клонился к закату. Воображение у Данбара было не особо сильно развито: камень для него оставался камнем, чем-то таким, что можно взвесить, горный поток таил в себе риск промочить ноги. И тем не менее какое-то воздействие надвигающийся мрак на него оказывал — он даже ладони потер, словно прогоняя холод, которого еще не ощущал, но догадывался о его приближении.

— Проклятие, прости меня, Господи! На Пиккадилли-серкус уж точно не похоже! Ты видел раньше что-нибудь подобное?

Дьюэр, человек еще менее впечатлительный, чем его спутник, равнодушно посмотрел в окно.

— Воздух в Хайленде, говорят, свежий. Наверное, правда. Как думаешь, снег будет?

— Не удивился бы. Однажды в двадцати милях к югу отсюда, в Лох-Гартене, я брал орлиное гнездо и отморозил три пальца. В те дни поездов еще не было. И конных упряжек тоже. Мне и малому, с которым мы работали на пару, чтобы добраться до реки, пришлось самим тащить лодку через холмы.

Судя по всему, это сообщение вызвало у Дьюэра некоторый интерес, ранее явно отсутствовавший. Потирая тыльной стороной ладони маленькие глазки и постукивая трубкой по металлической основе вагонного окна, он раз-другой кашлянул с видом человека, собравшегося было что-то сказать, но затем передумавшего.

— Спросить что-нибудь хочешь? — проворчал Данбар. — Так давай, не стесняйся.

— Ты — профессионал. Наверняка на смех меня поднимешь. И все же скажу. Зачем платить деньги, и приличные деньги, только за то, чтобы получить яйца?

Данбар хлопнул себя ладонью по колену.

— А что такого? Мало ли люди всяких необычных вещей продают-покупают? В Лондоне есть ребята, которые собирают мусорные баки и продают их содержимое на удобрения. Посмотрел бы ты на них — неплохие деньги делают. А еще я знавал одного типа, который продавал глаза кукол — голубые, карие, зеленые. За дюжину зеленых давали на фартинг больше, чем за другие. Так почему же, коли есть желание, не купить орлиные или скопиные яйца?

— Потому что их не едят.

— Положим, так. Но смотреть-то на них можно. Разве у тебя нет ничего, на что ты бы хотел просто смотреть? Сидеть и смотреть.

Дьюэр задумался.

— Когда-то у моей жены была слабость к фарфоровым собачкам. Целый шиллинг готова была выложить за такую собачку на хокстонском рынке. Только сейчас их уж нет.

— Вот видишь. Фарфоровые собачки. Медали за битву при Ватерлоо — да это же целый рынок. Между прочим, как-то мне случилось оказаться на море неподалеку от Девона, так там человек десять ныряли и обшаривали дно около утесов, драгоценные камешки искали. Ископаемые — так они их называли. И то, за чем мы гоняемся, сейчас тоже редкость. Возьми хоть этих самых скоп, по-здешнему — орлов-рыбаков. На скалы Лох-Айлена они больше не прилетают. На Лох-Морлихе я их в последний раз видел лет шесть назад. Не знаю, может, в Лох-Аркейге гнезда есть. Но ты только подумай! А вдруг это во всей Англии последние из стаи? Тогда за них и десяток фунтов могут выложить.

— А что, если и этих последних уже нет? — поинтересовался Дьюэр.

— Что, если нет? На днях ко мне заходил один господин — это был священник; вообще многие коллекционеры — люди церковного звания. Так вот, он интересовался яйцами чистика. А в этих краях уж сто лет, как чистка не видели. На Сент-Килде либо Шетландских островах — дело иное, а здесь нет. Конечно, могут найтись такие, кто втюхает ему вместо чистика кайру, только подкрасит немного, но я не из таких, хотя, возможно, это и плохо.

Данбар погрузился в молчание, раздумывая, не сказал ли он чего лишнего. А Дьюэр печально вспоминал о фарфоровых собачках, украшавших некогда камин в его хокстонском жилище, а ныне вместе с некоторыми другими вещами ушедших из его жизни.