на чердаке оказалась. Евдокия едва сдержалась, чтобы не ахнуть, внутри все похолодело от ужаса. Только сейчас поняла — не иначе ведьма их приманила.

Все-таки взяло верх любопытство и тихо забравшись на пень, заглянула в щель.

В самом углу сидит старуха спиной, а перед ней зеркало, небольшое и немаленькое, свет из него, как от солнца, аж в голове прояснилось. Дунька пригляделась и обомлела — в отражении не старуха, а молодая девушка, шепчет какие-то заклинания. Глаза ее черные, как уголь, взгляд, будто насквозь прожигает. На долю секунды вперились в любопытную Евдокию эти глазища. Та испугалась, отшатнулась, чуть было не свалилась с пня. Мигом легла, укрывшись с головой и притворилась спящей.

Наутро старуха моложаво вскочила с постели, Дуня за ней следом да и говорит:

— Согласна я бабушка, останусь.

— Славненько, доченька, оставайся — не пожалеешь, — и отправила ее за ягодами, на всякий случай дала клубок, приказав покатить по земле, если вдруг заблудится.

Дуня взяла в одну руку лукошко, в другую дочь и отправилась, якобы за ягодами, а сама спряталась неподалеку, ждала когда старуха избушку покинет. Дождалась, спустя некоторое время увидела как вылетело что-то из окна. Перекрестилась, дочери велела без нее и шагу не ступить, вернулась в избушку. Что за сила ей управляла в тот момент, по сей день не знает, но ведомая каким-то необъяснимым порывом, забралась на чердак, завернула в темное плотное сукно колдовское зеркало и дала деру. Ветер в ушах шипел, бежала без оглядки, в одной руке зеркало, в другой Раиса.

Ни конца ни края дремучему лесу не было, словно в западне, где нет ни выхода, ни входа.

Совсем они выдохлись, последние силы покинули. Мать и дочь устало припали к земле, судорожно вдыхая сырой затхлый воздух. Дуня нащупала в кармане клубок и решила: была ни была, хуже не будет.

— Веди к людям, — приказала она и покатила клубок по земле.

Тот не видя преград, покатился, словно ожил. Мать и дочка бежали за ним по следу, открыв в себе второе дыхание.

На закате вывел их волшебный клубочек на проселочную дорогу. К их изумлению развернулся и покатился восвояси.

А Дуня не сдержала слез, увидев в низине белые мазанки, где-то там затерялся и ее дом родной.

Глава 2

Как и говорила старуха, жилище, построенное еще дедом Евдокии, снесли. На месте ветхого куреня вырос каменный дом. Хозяин прогнал ее, чуть ли не с кулаками:

“Ишь ты, вернулась, на чужое имущество позарилась”.

Попросилась Дуня к родной тетке, та поселила ее в чулане, где хранила всякое ненужное барахло, пришлось спать поджав под себя ноги, неудобно, зато не на улице, и не у ведьмы в избушке. Еще долго Евдокия вспоминала о приключениях в лесу и с содроганием оглядывалась по сторонам, чувствуя как внутри расползается суеверный ужас. В зеркало она не смела заглянуть, замотала его ворохом тряпья и спрятала на чердаке, перекрестив три раза. Бывало снилась ей старуха, ругала ее на чем свет стоит, грозя скрюченным пальцем: “Худо будет! Вещь колдовскую не приручить тебе, доярка ты пустоголовая! Беду накличешь!”.

Тогда просыпалась Дуня в холодном поту, прижимала к себе дочку и шептала молитвы до крика первых петухов. Вскоре кошмары прекратились, а местное управление колхозом приняло ее на работу дояркой.

Как раз в это же время назначили нового председателя, прислали из столицы поднимать сельское хозяйство. Вениамин, недавно закончивший аграрный институт красавец, с опаской поглядывал на выстроившихся в ряд женщин. Одинокие, истосковавшиеся без мужчин колхозницы, все как одна боролись за его внимание. Одна лишь Дунька сторонилась и угрюмо смотрела мимо, не строя глазки красавчику. Пока ее тетка прямым текстом не сказала, что та дура и с такой-то смазливой рожей давно бы охомутала зелененького председателя.

— Ты давай, сопли не жуй, — наставляла ее тетка. — Ты же не собираешься у меня в чулане всю жизнь ютиться? Ты о Райке подумай, ей учится надо или пропадет девка.

На следующий день явилась Дуня в коровник в ситцевом платье, подарок тетки, по модному косу заплела и даже губы подвела алой помадой.

Вениамин Егорович задержал на ней взгляд дольше положенного, затем спохватился и отвернулся с пылающим румянцем на щеках. Такой стеснительный, в жизни бы первый шаг не сделал.

Старания Дуньки не остались без внимания, работница столовой Пелагея, в миру Палашка, как-то вечером перегородила ей путь.

— Ты зря фуфыришься, все равно Вениамин Егорович моим станет!

— Дай пройти, — Евдокия избегала конфликтов и старалась жить со всеми в мире.

— Ты поняла? А то косы повыдергиваю!

Все в округе знали крутой нрав Палашки и связываться с ней опасались. Сама она давно мечтала до умопомрачения выйти замуж. До того замечталась, позабыв про совесть, пришла к нему среди ночи и соблазнила. После этого сама же сплетни распустила об их скорой женитьбе.

Тетка продолжала капать Дуньке на мозги, мол проворонила счастье, увели жениха из-под носа.

А председатель покорно принял волю Палашки, тем более стыдно перед общественностью, взаправду решил жениться, хотя и не любил.

Дуня поверить не могла, и запивала горе горькой водкой на их свадьбе, ловила заинтересованные взгляды председателя, который тут же отводил глаза, стыдясь собственных мыслей.

Глубокой ночью, когда утихли последние отголоски свадебной песни, она достала зеркало. Заглянула внутрь — на нее смотрела всё еще молодая, красивая женщина, уже измученная тяжким трудом и несправедливой судьбой.

Евдокия понятия не имела, как проводить обряд приворота и делала все наугад. В этот раз ее так же вела неведомая сила, подсказывая нужные слова.

“Приди ко мне суженый, приди ко мне ряженый, — шептала Дуня перед зеркалом. — Призываю председателя Вениамина Егоровича. Пусть влюбиться в меня и про свою стряпуху забудет”.

Проснувшись утром, произошедшее накануне казалось каким-то причудливым сном, она лишь посмеялась над своей глупой выходкой и спокойно отправилась на утреннюю дойку.

У коровника её дожидался председатель, помятый и уставший, будто не спал всю ночь. Евдокия растерялась и попыталась обойти его стороной, а не тут-то было.

— Я думал о вас, глаз не сомкнул! Я люблю вас! — страстно признался в своих чувствах Вениамин Егорович и упал перед ней на колени.

Все ошалело наблюдали за драматической сценой, позабыв о скотине.

Дунька не знала что делать, растерянно попятилась. Председатель вцепился ей в подол и принялся лобызать колени.

— Отпустите! Вы чего, с дуба рухнули?! — кричала Евдокия и пыталась вырваться из его цепких объятий.

Привороженный председатель продолжал вести себя, словно сбежавший из психиатрической лечебницы,