Слушая истории, мы смеялись, удивлялись находчивости нашего солдата.

* * *

Предо мною крупным планом лицо моего отца Войтенок Фёдора Иосифовича. Не портрет до пояса, а именно лицо, правильной овальной формы, — красивое, смуглое, на котором вблизи заметны следы военных пожарищ. А ещё я вижу большие глаза — светло-карие, искрящиеся.

Взгляд моего отца никогда не был вялым, враждебным или оробелым. В минуты нашей детской провинности этот взгляд заставлял нас незамедлительно сознаться и раскаяться в содеянном. Я не помню, чтобы папка разговаривал с нами в повышенном тоне. Он так и остался командиром до конца дней своих — строгим, справедливым, ответственным, грамотным, который считал своим долгом быть впереди, быть там, где опасно и нести на себе огромный груз ответственности за будущее своей страны, как бы это пафосно ни звучало. Об этом всегда вспоминают старожилы, когда я приезжаю на малую родину. Меня радует светлая память о моих родителях.

Вот я и отвлеклась от темы, ради которой взялась за перо. Но упоминание об отце вполне справедливо, он немного рассказывал о военных дорогах, хотя они оказались у него очень длинными — с потерями, утратами, с пролитыми слезами и кровью.

Я и сейчас вижу его мокрые глаза, которые он старался спрятать, отворачивая от нас лицо, слышу скрип зубов, которым он останавливал слёзы, когда рассказывал о своих товарищах, о своём командире, прошедшем всю войну и застреленном в феврале 1945 года «свитой», возвращающейся с очередной гулянки из ближайшего медсанбата с генералом Черняховским. Но об этом позже.

Сейчас я расскажу о моральной готовности наших солдат к страшной войне, о чём писали в своих воспоминаниях бывшие фронтовики, такие как Гранин Д. А.

«…Мы встретили её не только слабо вооружёнными, но и морально безоружными… Перед самым началом войны министр иностранных дел Германии Риббентроп, обнимался с нашими руководителями. Мы проходили в школе Карла Либкнехт, Розу Люксембург, Эрнста Тельмана!»

Примечание. Гранин пишет, что ушёл добровольцем (Это 1919 года рождения?). Я просмотрела множество документов об участии в боевых действиях лейтенанта Гранина и ничего не нашла. Он, как и некоторые другие, взялись за военную тему на девятом десятке жизни, якобы всё осознав. В девяносто лет?.. И никто их фронтовиков уже не сможет сказать: «Тебя же там не было!»

Моего отца призвали в Красную армию в марте 1940 года. Служил он в 12 танковом полку Московской пролетарской дивизии. В апреле месяце он принял присягу. По словам отца, который вскоре попал в «учебку», их учили уважать немецких друзей. О Германии политическое руководство армейской части всегда говорило с уважением. До армии отец заведовал избой-читальней в сельском клубе, проводил занятия о немецких братьях по классу.

Но злость и ненависть пришли сразу же, как только объявили, что этот «друг» вероломно напал на страну, которая была погружена в мирный сон. Потому что спящего, безоружного может убивать только самый ничтожный хищный зверь.

Я думаю, что любовь к Родине (народу) передаётся с молоком матери, как и ненависть к тем, кто посягает на жизнь этого народа. Существуют и другие характеристики, передающиеся по наследству, такие как предательство, изворотливость, лживость и т. п.

Я дочь своего отца. Вспоминаю один случай из юности. К нам в клуб пришёл парень из соседней деревни. В перерыве между танцами молодёжь вышла на крыльцо. Вдруг завязалась драка. Ребята нашего села стали избивать «чужака». Такое бывало, бывает и сейчас. Девчонки стояли и переживали, зрелище было неприятное. Когда у паренька хлынула кровь из носа, не знаю, как я оказалась в толпе драчунов. Не помню, как я схватила избитого и вывела из толпы. Драка вскоре прекратилась. Я рассказала маме, когда пришла домой. Мама долго не могла успокоиться, всё повторяла: «Дочечка, тебя же затоптать могли!»

А я об этом и не подумала. А вот случай с моей дочкой, внучкой моего отца.

«Все родители должны знать, что в первой школе в последней четверти учебного года первоклашек начинают приучать к воде — взявшись за руки, детишки проходят по „лягушатнику“.

Так было и на этот раз, дети уже выходили из „лягушатника“, а Юля Баранникова, хохотушка и вертушка из 1-д класса, поскользнулась на ступеньках и упала в воду. Девочка ещё не успела скрыться под водой, что естественно при неожиданном падении, как её тут же ухватила за руку тренер, а следом подхватила и учительница, бросившаяся с бортика бассейна, где стояла согласно инструктажу, наблюдая за детьми не менее зорко, чем наседка за цыплятами.

Светлана Анатольевна Трунова — самая молодая из учителей начальных классов, конечно, испугалась за Юлю. И хотя видела, что девочка уже вне опасности, но остановиться не могла — прыжок в „лягушатник“ был начат, оставалось приводниться в одежде и обуви и подхватить Юлю на руки…

Улыбается и краснеет в смущении Светлана Анатольевна, признаётся, что ей было страшно. Но страх не сковывающий, а подталкивающий… Видимо, такие „пугливые“, как Светлана Анатольевна, и коня на скаку остановят, и в горящую избу войдут… Потому что не успеют подумать, а как из огня-то выходить будут…»

(В сокращении. «Юля просто поскользнулась». А. Зуев. «Железногорские новости» от 9 апреля 1999 года). * * *

В день памяти и скорби 9 Мая я спросила шестилетнюю внучку Злату, как она представляет войну? Она с улыбкой отвечала: «Ну, там танки дерутся друг с другом». Я стала ей рассказывать. Она насторожилась, через минуту замахала руками и быстро проговорила: «Не надо! Не надо рассказывать мне!» До сих пор не пойму, права ли была я …

О наградах я тоже думала иначе. Считала, что они выдавались только по заслугам. Оказалось совсем не так. В общем, как и в мирное время: кто ближе к начальству, тот и «снимает сливки». Побывав в архиве, просмотрев наградные листы, не удержалась, спросила старейшего работника.

«Короткие наградные — это заслуженные, — сказала она мне, — а длинные — чаще сами писали в штабе, знали, на какой орден сколько надо настрочить».

Это мне знакомо. Не раз узнавала