своего либерально-демократического мировоззрения скептически относились к массовому увлечению социалистическими и радикальными идеями и поэтому отошли на второй план весной 1917г. Собственно, об этой позиции Е.Чикаленко и близких ему по духу Л.Житецкого, В.Леонтовича, П.Стебницкого, А.Лотоцкого и др. писал в своих воспоминаниях Д.Антонович. Он, в частности, отмечал, что вскоре после учредительного собрания Украинской Центральной Рады «Чикаленко и все другие уполномоченные ТУП, испытывая отвращение к демагогии, перестали ходить на ее заседания…»[3]. Е.Чикаленко не был одиноким деятелем, для которого 1917г. «вскрыл всю подсознательную нереволюционность» собственной натуры. Об этом также говорят в своих письмах и воспоминаниях другие украинские деятели, не воспринявшие «революционного азарта» социалистически настроенной молодежи, которая стала заправлять в Центральной Раде. В частности, С.Ефремов (»… Все время мы только и делали, что хвастались своей хорошей организованностью, и пальцем не пошевелили, чтобы ее действительно установить»)[4], Д. Дорошенко («С начала революции начал играть уже сдерживающую роль, был фактически контрреволюционером и свой авторитет использовал не для «углубления» революции, а ее сдерживания»[5]), хотя оба и занимали влиятельные должности в украинских национальных институциях.

Е.Чикаленко, занимаясь хозяйством на селе, не оставался без информации о становлении власти в Украине. Он регулярно получал письма от В.Винниченко, С.Ефремова и А.Никовского. Возможно, ценную информацию имел от своих сыновей — Льва и Петра, работавших в аппарате Центральной Рады. Переписка с П.Стебницким, который представлял УЦР в Петрограде, давала ему информацию об отношении Временного правительства к украинскому движению. Немало писем в это время он получал и от друзей из других украинских регионов, в частности с Полтавщины, Харьковщины, Холмщины, с Восточного фронта: от Л.Жебунева, Н.Левитского, В.Леонтовича, Ф.Матушевского, А.Скоропися-Йолтуховского и др.[6] Е.Чикаленко получал широкую картину украинской национальной жизни как в столице, так и на периферии, на фронте и в Петрограде.

Судя по переписке Е.Чикаленко, младшие представители Украинской радикально-демократической партии, которая в 1917г. реорганизовалась в Украинскую партию социалистов-федералистов, в частности С.Ефремов и А.Никовский, просили его вернуться в Киев. В их письмах к Е.Чикаленко чувствовалось, что они были разочарованы курсом Центральной Рады и не воспринимали ее лидера М.Грушевского за непоследовательность и заигрывание с радикально настроенными политическими силами, за необдуманность решений. В свою очередь, П.Стебницкий в письме Е.Чикаленко отмечал, что ему «за киевские дела боязно». «… Снизу стихия, которая, правда, разбушевалась, но без хорошего руководства сама ничего не получит, — отмечал он. — А сверху организованное представительство трех политических направлений: социалисты, беллетристы и гимназисты. С таким союзом трудно вести хорошую политику, и остается уповать… на украинского Бозю»[7]. Не менее критичным был в своих комментариях по поводу тогдашнего украинского руководства и А.Никовский, который откровенно смеялся над низкой культурой молодых украинских политиков: «Качество наше низкое, говорить не умеем, культура вот такусенькая. Будем еще при корыте, не разбитом правда, но корыте»[8]. Очевидно, что они видели в Е.Чикаленко противовес М.Грушевскому, который «теперь помолодел и идет вместе с молодыми; так же, как он это делал и в 1905-1907 годах». Но Евгений Харлампиевич, здоровье которого весной значительно ухудшилось, чувствовал, что не имеет «ни силы, ни желания входить в конфликты, в споры»[9]. Кроме того, он считал свое пребывание в Киеве в статусе крупного земельного собственника ненужным. Он предчувствовал, что по приезде в Киев у него испортятся «отношения со многими бывшими вчерашними друзьями», и «если скажет что-нибудь наперекор тому, что говорят разные "товарищи"», то будут его обвинять в «контрреволюционных аспирациях»[10].

Евгений Харлампиевич до 25 октября 1917г. оставался в Перешорах и не спешил в Киев. А.Никовскому он писал, что «оставить без присмотра теперь хозяйство нельзя даже на час, потому что все подчистую реквизируют крестьяне». Хуже всего, по его мнению, было то, что «никаких законов, никакого начальства теперь нет, а внутренний закон у крестьян еще не выработался, а потому в селах творится еще худшее что-то, чем на фронте»[11]. Горячо любя Украину, ее народ, культуру, Е.Чикаленко имел довольно трезвый взгляд на украинское крестьянство. Он видел, что крестьянина в революции больше всего интересовало решение аграрной проблемы, поэтому настаивал на теснейшей связи национально-государственного строительства с земельным вопросом. Еще в отрывке воспоминаний за 1917г. он обращал внимание, что состоятельные украинские элементы были настроены на отделение от России, где прогнозировали власть большевиков. Их интерес касался прежде всего земли. По его словам, даже черносотенно настроенные богатые землевладельцы придерживались мнения, что «социализацию земли может провести только общинная Московия, а у нас, на Украине, где каждый обладает отдельным куском земли, никто ее по крайней мере даром не отнимет».

На страницах своего дневника Евгений Харлампиевич, анализируя политическую ситуацию, сложившуюся весной 1918г., подчеркивал, что украинское руководство «во главе с М.Грушевским думало опираться на сельскую бедноту, на наших большевиков, считая, что они — сила, на которой можно построить государство». Он признавался, что доказывал председателю Центральной Рады: «Украину нужно строить на среднем землевладельце, который имеет от 15 до 150 десятин земли, потому что это есть самый надежный, самый здоровый элемент на селе». Если сельскую бедноту Е.Чикаленко упрекал в отсутствии способностей, то крупным собственникам он не доверял из-за того, что среди них мало украинцев и потому они, по его мнению, безразличны к национальному вопросу. Его надежды были связаны со средним классом как самым надежным элементом села, наиболее заинтересованным в социальной стабильности и национальной государственности.

Тема земельной реформы является одной из главных в дневнике Е.Чикаленко за 1918 год. Как землевладелец и одновременно опытный хозяйственник, он не воспринимал закон о социализации земли, который стремилась реализовать Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР). Вместо этого он считал, что для Украины крайне необходимо было проведение земельной реформы, которая устанавливала бы максимальные нормы землевладения и предусматривала парцелляцию крупных хозяйств путем их распродажи. По его мнению, в зависимости от географических условий местности, этот максимум должен был колебаться в пределах 150-250 десятин земли. Такая реформа была бы выгодной и для государства, и для крестьян. Стоит отметить, что опыт и знания Е.Чикаленко признавали все, с кем ему доводилось сотрудничать и кто знал его еще со времен дореволюционных. Поэтому неудивительно, что накануне и после гетманского переворота политические деятели различной ориентации — от УПСР до УДХП (Украинской демократическо-хлеборобской партии), — обращались к нему с предложением возглавить министерство земледелия, даже согласовали с гетманом кандидатуру Евгения Харлампиевича.

Авторитет Е.Чикаленко как умеренного национального деятеля, а также связи, в частности, через зятя А.Скоропися-Йолтуховского, с немецким военным командованием повлекли за собой предложение от оккупационной власти возглавить правительство