Горец сделал шаг назад и опустил секиру. У него был низкий, наводящий ужас голос.

— Я — Мясник, и если ты, девушка, закричишь, это будет твой последний вздох.

Она прикусила язык, потому что ей не раз приходилось слышать рассказы о кровожадном Мяснике Нагорий и его мерзких предательских действиях. Всюду, где он появлялся, за ним тянулся кровавый след. Если верить легенде, он был потомком Гиллиана Боевого Топора, который некогда разгромил подошедший к берегам Шотландии флот викингов. Мясник никогда не расставался со своим ужасным орудием смерти и был якобитским предателем до мозга костей.

— Если ты тот, за кого себя выдаешь, почему ты меня не убил? — спросила Амелия, ощущая дрожь во всем теле от страха и неуверенности.

— Сегодня вечером я хотел убить другого человека. — Его быстрые, как у зверя, глаза обежали комнату, словно в поисках того, за кем пришел. — Чья это комната?

— Здесь нет никого, кроме меня, — попыталась напомнить ему девушка, но его пылающий взгляд обдал ее таким жаром, что она решила ответить подробнее. — Если вы ищете полуполковника[1]Ричарда Беннетта, то мне жаль вас разочаровывать, но он покинул форт.

— Куда он уехал?

— Я точно не знаю.

Он разглядывал ее освещенное луной лицо.

— Ты его шлюха?

— Простите?

— Если это так, я мог бы отрубить тебе голову прямо сейчас и оставить ее в коробке на этом столе, чтобы он мог полюбоваться ею по возвращении.

Тошнотворный ужас перевернул все ее внутренности, когда она представила себе свою голову в коробке. Куда он положит все остальное, что от нее останется? Вышвырнет обезглавленное тело в окно?

Она попыталась выровнять дыхание. Вдох-выдох…

— Я не шлюха полуполковника Беннетта. Я его невеста. Мой отец был полковником английской армии и пятым герцогом Уинслоу. Так что, сэр, если вы хотите меня убить, сделайте это поскорее. Я вас не боюсь.

Это была ложь, но она решила, что не позволит ему увидеть ее страх.

Что-то в его лице переменилось. Большой рукой он крепко сжал рукоять секиры и приподнял оружие, опершись им на край кровати. Амелия безмолвно уставилась на ужасный крюк на конце топора, прижавшегося к ее бедру. Она также заметила огромный палаш в ножнах и кремневый пистолет на поясе.

— Вставай, — скомандовал он, ткнув в нее концом секиры. — Я хочу на тебя взглянуть.

Амелия сглотнула подкативший к горлу тошнотворный ком. Неужели он решил ее изнасиловать и лишь затем убить?

Да поможет Господь им обоим, если он попытается это сделать!

Он ткнул ее сильнее, и она, аккуратно откинув одеяло, опустила ноги на пол. Пристально глядя ему в глаза и стискивая одной рукой ворот сорочки, она встала.

— Подойди ближе, — скомандовал он.

Шагнув вперед, Амелия обратила внимание на скульптурно безупречные черты его лица и резко очерченные скулы, на странные, непонятной ей страстью горевшие глаза. Их взгляд зачаровывал. Она почувствовала, что начинает подчиняться им.

Мясник попятился, и она пошла за ним. Она ощутила запах его пота. У него были широкие плечи, массивные бицепсы и огромные мозолистые руки. Это были руки воина, загрубевшие за годы сражений и убийств.

Она снова перевела взгляд на его свирепое и одновременно удивительное лицо и ощутила пустоту в животе. Как ей ни хотелось быть смелой — а в своем сне она всегда была смелой, — она знала, что не сможет тягаться с этим чудовищем. Она понимала, что у нее нет возможности его одолеть, что бы она ни предприняла. Если он захочет надругаться над ней или убить ее, ничто не сможет ему помешать. Она была абсолютно беспомощна: он мог повергнуть ее на пол одним взмахом своей жуткой секиры.

— Что касается твоего жениха, — хриплым голосом произнес он, — то я собирался отполировать на нем свою секиру.

— А сейчас ты хочешь отполировать ее на мне?

— Я еще не решил.

Амелию охватил такой ужас, что она почувствовала, как воздух покидает ее легкие. Ей хотелось закричать и позвать на помощь, но что-то ее словно парализовало: неведомая, почти гипнотическая сила превращала ее мышцы в бесполезную массу.

Горец медленно обошел ее вокруг.

— У меня давно не было женщины.

Он остановился перед ней и загнутым концом секиры коснулся ее плеча. Ощутив холод скользящей по коже стали, девушка почувствовала, как ее захлестывает паника.

— Ты его возлюбленная? — поинтересовался Мясник.

— Конечно, — горделиво ответила Амелия. — Я тоже в него влюблена.

Она действительно всем сердцем любила Ричарда. Ее отец тоже любил его. И пусть Господь поможет этому грязному якобиту, когда ее жениху станет известно о том, что здесь произошло.

— Ты говоришь правду?

Она устремила на него взор своих горящих глаз.

— Да, сэр, я говорю правду. Хотя сомневаюсь, что вам известно значение слова любовь. Это находится за пределами вашего понимания.

Он наклонился к ней так близко, что его губы коснулись ее уха. Его горячее влажное дыхание заставило ее содрогнуться.

— Да, девушка, я чужд таких чувств, как нежность и привязанность, и тебе лучше об этом не забывать. А впрочем, я уже решил. Я убью тебя вместо него.

Ее охватил страх. Все-таки он это сделает. Он действительно собирается ее убить.

— Прошу вас, сэр, — произнесла она, отчаянно стараясь смягчить враждебность, вкравшуюся в ее голос.

Возможно, ей удастся отвлечь его от страшных намерений отчаянной мольбой о пощаде. Что, если его проникновение в форт не осталось незамеченным и скоро кто-нибудь придет ей на помощь?

— Я вас умоляю!

— Ты меня умоляешь? — с мрачной усмешкой переспросил он. — Ты не похожа на тех, кто способен умолять.

Он явно наслаждался. Для него это была игра. В нем не было сострадания. Ни капли.

— Почему ты хочешь убить моего жениха? — спросила она, по-прежнему пытаясь оттянуть неизбежное.

Молю тебя, Господи, пусть кто-то постучит в дверь. Служанка. Мой дядя. Охранник. Кто угодно!

— Откуда вы его знаете? — продолжала она.

Мясник убрал лезвие секиры с ее плеча и, приподняв, положил на свое. Он продолжал описывать круги, обходя ее, подобно тому, как волк кружит вокруг добычи.

— Я дрался с ним у Инверари, — ответил он. — А потом еще раз, у Шерифмура.

У Шерифмура якобиты потерпели поражение. На том поле боя Ричард спас жизнь ее отцу. Именно за это она его и полюбила. Он сражался отважно и доблестно, свято блюдя честь Короны, в отличие от этого, кружащего вокруг нее, дикаря, которому, похоже, неведомы правила войны. Судя по всему, он был движим только темным устремлением к какой-то мести личного характера.