мотивы действий своих подчинённых. Впрочем, разве он стал бы боссом, будь всё иначе?

Так и сейчас Михаил Буров даже не приподнял брови, когда в двери его кабинета буквально вломилась помощница. Дама в летах, с весом, несколько превышающим норму, временами вздорная, но при этом весьма расторопная и по-своему добрая. Отчасти к бездомным кошкам, которых любила сверх меры: давала им пищу и кров в своей панельной однушке, усердно лечила, искала им новых хозяев. Ещё немного — к начальству. На Бурова Елизавета Андреевна взирала со снисхождением и жалостью. По мнению взрослой, с богатым жизненным опытом женщины, шеф нуждался в материнской опеке. Конечно, Буров ни в чём не нуждался, но Пивнова Елизавета Андреевна думала совершенно иначе. Она была уверена, что ни один одинокий мужчина не в состоянии о себе позаботиться так, как это будет делать жена. Ну, или мать. Или тёща. Или подруга. И упрямо не сдавала позиций, надеясь непонятно на что.

Сейчас же Елизавета Андреевна надеялась получить преференции. С шумом хлопнула папкой с документами по полированной поверхности стола, заставив зашевелиться находящиеся на столе листы бумаги, не ожидавшие такого подвоха.

— Вы, Михаил Александрович, самый бессердечный босс из всех, кого я только знала!

— Вы знали всего лишь одного босса до меня, — лениво парировал Буров.

— И этот босс был гораздо гуманнее!

— Это его выбор. Я говорю «нет», — не дожидаясь, когда его введут в курс дела, жёстко отказал Буров. — Мы с вами подписали контракт.

Проблема зрела давно. Разумеется, он знал, что Елизавета Андреевна сейчас не успокоится и его отказом не ограничится, но решил хотя бы попробовать изменить её Путь. Намекнуть, дать шанс одуматься, чтобы развернуть цепь событий в лучшую для неё вероятность. Хотя, в общем-то, не всё ли равно? Нет такой уж существенной разницы, какой дорогой идти, если пункт назначения один и тот же. Он для каждой души одинаковый, разница лишь во времени, которого по определению вечность.

Буров знал многое о суетности этого мира, в котором привык находиться вот уже пятнадцатую по счёту жизнь. Или шестнадцатую? Да и есть ли смысл считать? Этот мир Бурову нравился, и менять его на другой он пока не планировал. Как и не собирался сейчас уступать порядком раздражённой особе.

— Да, Михаил Александрович! Подписали. Но я так больше не могу! Сколько можно на себе всё тащить?

— Должность моей секретарши никогда не была лёгкой, Елизавета Андреевна. И вы прекрасно это знали, когда соглашались на сделку.

— Но не настолько же! — искренне возмутилась Пивнова. — Я вам что? Вьючная лошадь? Ослица?

Буров откинулся в кресле, задумчиво закусил краешек простого карандаша, которым до этого что-то чертил на бумаге, а затем так же задумчиво скользнул взглядом по напряжённо застывшему телу Елизаветы Андреевны. Всё же сиреневый драп женщину немного старил, но говорить об этом помощнице Буров не собирался. Его мнения никто не спрашивал, свои вкусы он не навязывал и сам не терпел, если ему пытались что-либо подсказать. Особенно из благих намерений. Этими уж точно вымощена дорога в ад для превалирующего большинства, а для Бурова такая «помощь» являлась досадной помехой. Или, если хотите, сотрясением воздуха по пустякам. Свои проблемы он всегда решал сам.

— Ну… Лошадью назвать вас нельзя, — убийственно спокойным тоном произнёс Михаил. — И на ослицу вы не похожи. Если уж так хотите отдохнуть, то… Вас дополнительный день отгула устроит?

— Конечно, нет! Мне нужен отпуск, в котором я не была почти год! Мне нужны десять дней.

— Отпуск вы не получите. Контрактом не предусмотрено.

— Вы…

— Бездушный. Я помню, — договорил за помощницу Буров, вспомнив её любимые ругательства. — Сердца нет. Чёрствый сухарь. Может, скажете уже что-то новенькое?

И с интересом прищурил глаза, следя за тем, какая наступит реакция.

Елизавета Андреевна фыркнула, её и так широкие ноздри на миг раздулись ещё сильнее. Она не хотела отказа и приготовилась воевать.

— Новенькое? Тогда, может, смените меня на другую?! А что? На молодую и глупую! А я… Возьму и уволюсь! Сейчас же!

— Потеряете компенсацию.

— Мне уже всё равно! Если меня здесь не ценят!

Режим жертвы внезапно включился, и теперь Елизавета Андреевна решила себя пожалеть. Всё, что для этого нужно, — обвинить зловредного шефа в том, что именно он испортил ей жизнь. Прямо-таки сгноил на работе. Конечно же, она тайно мечтала, что Буров сжалится, начнёт её уговаривать, сетовать, как не хочет потерять ценный кадр… А вишенкой на торте станет его уступка — признание её заслуг и столь необходимый отпуск, который Елизавета Андреевна решила потратить на поездку к подруге на дачу. Воспользоваться её приглашением, взять с собой любимых кошек, насладиться тишиной и спокойствием, попивая чай с бергамотом, а то и сухое вино, сидя в кресле на уютной веранде. Неделя за городом сулила замечательный отдых, погода обещала быть тёплой.

Буров мог пойти на уступку, в общем-то, ничего не теряя, решить проблему единственной фразой, закончив весь балаган, но… Так было бы слишком скучно. Случись у Елизаветы Андреевны что-то серьёзное, она пришла бы с другим настроением. Не требовать, но просить.

Да и этот нюанс был не главным.

Год работы в бюро ничему эту заблудшую душу так и не научил, что весьма удручало. Вернее, могло вызвать сочувствие, если бы Буров не знал, что Елизавета Андреевна очень любила страдать. С присущей ей вкусом и жадностью. Сколько раз этому духу понадобиться поменять тело и характер, чтобы понять нечто главное? Этого Буров не знал, но не считал нужным и важным что-либо сейчас объяснять.

— Вы уверены?

От сухого вопроса повеяло стылым льдом, и Пивнова внезапно замялась, неосознанно приблизившись к одному из поворотных моментов. Очередной перекрёсток на очередной линии жизни. Любой Дух, даже временно спящий, всегда знает о грядущих событиях, но именно в такие минуты ему оказывает сопротивление Эго. А вот оно уже встречает предчувствие выбросом гормонов и паникой, понимая, что предстоят перемены.

Наступившая пауза отчётливо показала борьбу. Что же сейчас победит? Ответственность или гордыня?

И чаша весов с Эго упала.

— А что мне ещё остаётся? — Вызов в голосе, щёки, мгновенно изменившие цвет. — Я устала! Вы меня совершенно не цените! Я прошу всего лишь маленький отпуск, но натыкаюсь на стену! Неужели. Так. Сложно. Найти мне замену. На месяц! Ну хотя бы на две недели! Любой в бюро справится с моей работой!

— Насколько тогда ценен работник, если с его обязанностями справится кто угодно в бюро?

Елизавета Андреевна тихо булькнула, пытаясь найти оправдания, не нашла и замолчала. Тут же налилась смоляной тяжестью,