— Итак, труп…

— Это было уже утром. Я сказала — одиннадцатого? Утром муж пошел обрезать яблони, благо, погода была сухая. А я ему держала лестницу. Сверху ему было видно то, что за оградой… Он забрался как раз на высоту второго этажа дома судьи. Одно из окон было открыто. И вот он вдруг спускается и говорит мне: «Дидина!» — Меня зовут Адина, но все привыкли звать Дидиной. — «Дидина, — говорит он мне, — там в комнате кто-то лежит на полу». — «Лежит на полу»? — переспросила я, а сама не поверила. С какой стати человеку лежать на полу, когда дом набит кроватями? — «Представь себе. Сейчас влезу, еще посмотрю». Он лезет наверх, спускается… А человек он непьющий и за свои слова отвечает. И голова у него на плечах есть. Как-никак, он тридцать пять лет на службе состоял, а это что-нибудь, да значит… И вот, я вижу, он целый день все думает, думает. После второго завтрака идет, как всегда, прогуляться. Заглядывает в гостиницу «Порт». Вернулся и говорит: «Любопытно! Вчера никто не приезжал автобусом, и машин тоже не было…» — Понимаете, засело это у него в голове. Он попросил меня подержать ему лестницу еще раз. И говорит, тот человек, мол, все еще лежит на полу. Вечером он следил за светом, пока все огни не потухли.

— Какие огни?

— В доме судьи. А надо сказать, на окнах, которые выходят во двор, они никогда не закрывают ставни. Думают, ничего не видно. Ну так вот: судья зашел в ту комнату и долго там пробыл. Муж снова оделся и выбежал на улицу.

— Зачем?

— На случай, если судья надумает унести труп и бросить в воду. Но муж скоро вернулся. «Сейчас отлив, — говорит, — ему пришлось бы брести по горло в тине». А назавтра…

Мегрэ был ошарашен. За время службы он навидался всякого, но чтобы такие старички, таможенник на пенсии и его Дидина, вели из своей конуры слежку за домом судьи, держа друг другу лестницу…

— Назавтра тело еще лежало там, в том же месте. — Она глядела на Мегрэ, словно говоря всем своим видом: «А ведь мы не ошиблись!» — Муж наблюдал за домом целый день. В два часа судья, как всегда, пошел с дочерью на прогулку.

— А у судьи есть дочь?

— Об этом я вам еще порасскажу! Эта особа тоже не подарок. У судьи и сын есть… Но этак мы вконец запутаемся. Я готова рассказывать дальше, как только тот служащий у меня за спиной перестанет давиться от смеха.

Поделом этому Межа!

— Вчера вечером прилив был в двадцать один двадцать шесть. Слишком рано, понимаете? До полуночи всегда рискуешь кого-нибудь встретить… А после полуночи вода спала. Тогда мы решили, что муж за ними присмотрит, а я тем временем съезжу к вам. Я села в девятичасовой автобус. Этот господин сообщил мне, что вы сегодня, по-видимому, не придете, но я поняла, что он попросту хочет от меня отделаться. Муж мне наказал: «Скажи комиссару, что я — тот самый таможенник из Конкарно, у которого один глаз косит. Еще скажи, что я рассматривал труп в морской бинокль и что этот человек в наших краях никогда не появлялся. На полу видно пятно — наверняка, кровь».

— Простите, — перебил Мегрэ, — в котором часу идет автобус на Эгюийон?

— Уже ушел.

— Межа, сколько туда километров? — Межа посмотрел на карту департамента, висевшую на стене.

— Километров тридцать…

— По какому телефону вызывают такси? — Если Дидина со своим таможенником спятили — тем хуже! Придется заплатить за такси из своего кармана!

— Сделайте милость, остановите машину не доезжая порта: я выйду, чтобы нас не увидели вместе. Лучше делать вид, что мы друг друга не знаем. Народ в Эгюийоне такой недоверчивый! Остановиться вы можете в гостинице «Порт»… Эта лучше, чем другая. После ужина увидите там буквально всю деревню. А если вам удастся снять комнату, у которой окно выходит на крышу танцевального зала, вам будет виден дом судьи.

— Межа, предупредите мою жену.

Стемнело, и весь мир, казалось, превратился в сплошную воду. Удобное такси, в прошлом чей-то личный автомобиль, пришлось старухе по душе. Ее восхитила хрустальная вазочка для цветов и электрическая лампочка на потолке.

— До чего только не додумаются! Везет же этим богачам!

Болота… Огромные плоские равнины, прорезанные каналами, изредка низенькие фермы — в Вандее их называют хижинами — и горы коровьего навоза: его сушат и пускают лепешки на топливо.

В душе у Мегрэ шевелилась робкая, слабая надежда. Он не смел еще себе в этом признаться. Неужели здесь, в вандейском захолустье, случай послал ему, опальному…

— Совсем забыла: отлив сегодня в двадцать два пятьдесят одну.

В голове не укладывается такая точность в устах старушонки!

— Если он хочет избавиться от тела, он этим воспользуется. Через Ле, там, где эта речка впадает в море у порта, перекинут мост. С одиннадцати часов мой муж будет ждать на этом мосту. Если желаете с ним переговорить… — она постучала в стекло:

— Высадите меня здесь. Дальше я пешком.

И она растаяла во влажной мгле; зонтик ее надулся, как воздушный шар. Вскоре у гостиницы «Порт» вышел из машины и Мегрэ.

— Вас подождать?

— Нет. Можете возвращаться в Люсон.

Мужчины в синих куртках — рыбаки или собиратели мидий; бутылки с белым и розовым вином на длинных лакированных столах из смолистой сосны. Дальше расположена кухня. Еще дальше — зал для танцев, им пользуются только по воскресеньям. Чувствуется, что все здесь новенькое. Белые стены, потолки из светлой ели, хрупкая игрушечная лестница. Комната опять-таки белая; железная эмалированная кровать, кретоновые занавески.

— Это дом судьи виднеется? — осведомился Мегрэ у молоденькой служанки.

Из слухового окна пробивался свет: наверно, на лестнице горит лампа. Комиссару предложили пройти в столовую, предназначенную для летних клиентов, но он попросился в общий зал. Ему принесли устриц, мидий, креветки, рыбу и баранину; рядом мужчины с характерным выговором толковали о вещах, связанных с морем, больше всего о мидиях, в которых Мегрэ ничего не смыслил.

— За последние дни у вас были приезжие?

— Уже неделю никого. Хотя позавчера, нет, третьего дня какой-то человек приезжал автобусом. Зашел к нам, предупредил, что будет обедать, но больше мы его не видели…

Мегрэ шел, спотыкаясь о всякий хлам — рельсы, корзины, стальные тросы, ящики, устричные раковины. Весь берег был застроен лачугами, где сборщики мидий хранят снасти. Целая деревенька, только без жителей. Каждые две минуты — гудок. — Это на Китовой горе включают туманный горн, — объяснили комиссару. Горн — с той стороны пролива, на острове Ре. Кроме того, по небу бродили расплывчатые лучи света от маленьких маяков, терявшихся в измороси. Хлюпала вода. Волны плескали навстречу речушке, впадавшей в море; вода прибывала; скоро, по словам старухи, в 22.51, начнется отлив. Несмотря на дождь, у одной из лачуг приткнулись двое влюбленных: они стояли неподвижно и молча целовались.