– Я могу поехать с Дюшей! – быстро сказала мамуля.

Глаза ее заблистали и забегали, как болотные огни.

– Только через мой труп! – объявил папуля и воинственно взмахнул поварешкой.

– Ревнивец! – обличила его мама.

– Вертихвостка! – не замедлил с ответом папа.

– Не при детях, пожалуйста! – Зяма потеснил ссорящихся родителей, выжимая их из коридора в кухню, и потянул меня за рукав: – Пойдем, побеседуем.

Мы уединились в Зяминой комнате – там, благодаря коллекции этнических ковриков на стенах, хорошая звукоизоляция.

– Давай поговорим о сложившейся ситуации без эмоций, – удобно расположившись на оттоманке, предложил братишка. – Что ты теряешь? Я имею в виду, кроме святой веры в любовь Дениса Кулебякина?

– Отпуск, – мрачно ответила я. – Я эту летнюю неделю из шефа выдавливала прямо по Чехову – как раба: по капле, день за днем. Больше месяца его трамбовала! И если теперь я не уйду в отпуск, как запланировала, то буду вкалывать в наших рудниках до зимы.

– Это печально, – без тени грусти согласился Зяма, который ни в каких рудниках не вкалывает, ибо он свободный художник, сам себе и раб, и господин.

– Это еще печальнее, чем кажется, – я решила быть абсолютно честной. – По правде говоря, Бронич дал мне неделю, а я собралась отсутствовать десять дней, так что по возвращении меня ждет скандал, но сейчас это неважно. Сейчас важно, что отель в Риме предоплачен по рекламной акции, с условием, что деньги не возвращаются.

– Это серьезный аргумент.

– И, наконец, билеты сдать нельзя, потому что авиакомпания – дискаунтер, – закончила я. – А я оплатила их своей собственной карточкой, потому что у моего бывшего любимого мента нет и никогда не было «пластиковых денег».

– У него и обычные-то не водятся, – кивнул Зяма. – «Короче, Склихасовский»! Не буду играть на твоих расстроенных нервах. Так и быть, я могу выкроить в своем напряженном творческом графике недельку для поездки в Рим. Причем я сам заплачу за переоформление билета и честно разделю с тобой расходы на отель.

– Но?

Я не спешила радоваться.

Я хорошо знаю Зяму.

«Бойтесь данайцев, дары приносящих» – это про него.

Зямины троянские кони отличаются только габаритами и дизайном.

Притом до сих пор братишка ни разу не выказывал желания посетить прекрасный итальянский край, наоборот, твердил, что у него очень много неотложных и важных дел на родине. Занимался ими Зяма едва ли не круглосуточно, так что уже с месяц примерно наше с ним общение было крайне нерегулярным, а случайные встречи происходили в основном на кухне, у холодильника.

– Но ты прекратишь предавать интересы семьи и помиришь меня с Трошкиной! – заявил он.

Алка Трошкина – это моя лучшая подруга, очень милая девушка, любовь которой бессовестный Зяма топтал так долго, что ее нежное сердце покрылось толстой асфальтовой коркой. Теперь Алка в Зямину сторону даже не смотрит, а беспутный братец мой, наоборот, вдруг возмечтал лишь о ней. Он даже согласен жениться! К сожалению, теперь ни на что такое не согласна Алка.

Перефразируя слова поэта: чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему.

– Даже если я вас помирю, вы снова поссоритесь, как только ты снова положишь глаз на чужие голые коленки, – предупредила я.

– Так ведь скоро осень, – напомнил мне Зяма. – В холодное время года риск увидеть чужие голые коленки много ниже, а к весне мы с Аллочкой уже будем женаты.

– Какой же ты, Зямка, бессовестный мерзавец, – сказала я – и все же задумалась.

С одной стороны, предложенная братцем сделка попахивала предательством, а с другой – Трошкина ведь и сама мечтает стать Кузнецовой…

Я притихла…

Зяма, привлекая мое внимание, нетерпеливо пощелкал пальцами перед моим лицом. Я очнулась, и он, моментально угадав мое решение, ловко переформатировал фигуру из трех пальцев в развернутую для рукопожатия ладонь.

– Ладно, брат, договорились, – я энергично потрясла холеную руку братца. – Но с тебя хороший подарок Трошкиной из Рима – с ним и пойдем к ней мириться.

– Я согласен! – Зяма расплылся в улыбке. – Я могу привезти ей кусок Колизея! Фрагмент дорической колонны, а? Обломок мрамора килограммов на сто! Мне для любимой ничего не жалко!

Тогда я не обратила внимания на эту его фразу, а зря!

Обещание, произнесенное Зямой для красного словца, оказалось пророческим.

– Детки, все порядке? – вежливо постучавшись, в комнату заглянул папуля.

– У нас – да, а у вас? – дипломатично отозвался братец.

– Все прекрасно.

Папуля улыбнулся, ввинтил в уши наушники плеера и удалился, встряхивая гузкой и немелодично напевая:

– Но парле американо! Американо! Американо!

Очевидно, на ужин нам следовало ожидать какое-то блюдо заокеанской кухни.

– Но парле италиано! Италиано! Италиано! – переиначив песенку, подмигнул мне Зяма.

– Ничего, как-нибудь обойдемся английским, – ответила я, подумав, что это реплика по существу.

Эх, знала бы я тогда, что нас ждет!

На пятый день пребывания в Вечном городе, переполненные впечатлениями, мы начали сторониться торных туристических дорог, все с бо́льшим умилением поглядывая в сторону уединенных фонтанчиков и тихих сквериков.

Сбросить с натруженных ног кроссовки, потоптаться босиком по редкой бурой траве и вылить себе за воротник пригоршню чистой холодной водицы из древнеримского водопровода – это было поистине райское блаженство.

А еще – растянуться на покривившейся каменной лавочке под раскидистым деревом, в ветвях которого возятся, сражаясь с несъедобными толстокорыми цитрусовыми с красивым названием «померанцы», зеленые попугайчики…

А еще – не вставая с лавочки, мобильником сфотографировать свои босые ноги на фоне античных руин и тут же выложить снимок на фейсбук с незатейливой подписью типа: «Я на солнышке лежу!»

И продолжать лежать, поглядывая то на горький апельсин над головой, то на все удлиняющийся список завистливых комментариев в соцсети…

Единственной проблемой оказался ажиотажный спрос на укромные скверики. Организованные туристы об их существовании даже не подозревали, зато полулегальные гости города – темнокожие деятели уличной торговли – в рабочий полдень массово укладывались на траву-мураву подремать.

Чтобы не конкурировать с другими утомленными солнцем, мы с Зямой проводили сиесту в отеле, а в тихие скверики выдвигались под вечер – с бутылочкой доброго итальянского вина и запасом свежих бутербродов из супермаркета.

Мы нашли в самом центре города два прелестных сквера. Один, если я правильно поняла итальянскую надпись на табличке, назывался «Сад Квиринале», другой, расположенный совсем рядом, оказался без всякой таблички и вообще поскромнее, поэтому Зяма так и спрашивал меня: «Где сегодня посидим – во саду иль в огороде?»