«За остальными мы можем вернуться позже», – с плохо скрываемым нетерпением сказала тетя Джен, глядя, как Чарли нерешительно стоит перед комодом, не в силах решить, какую футболку взять с собой. За остальными вещами они так и не вернулись.

Чарли поднялась по лестнице и пошла в свою старую спальню. Дверь частично треснула, и открывая ее, Чарли испытывала острое чувство неуместности происходящего, боясь, что сейчас увидит саму себя, сидящую среди игрушек маленькую девочку, которая вот-вот поднимет глаза и спросит: «Ты кто?» Чарли вошла.

В ее комнате, как и во всем доме, все осталось на своих местах. Бледно-розовые стены, потолок с крутым уклоном, повторяющий форму крыши, тоже выкрашен в розоватый цвет. Старая детская кровать по-прежнему стоит у большого окна, матрас до сих пор на месте, а простыней нет. Оконная створка чуть-чуть приоткрыта, и полуистлевшие кружевные занавески легонько колышутся от дуновения ветерка. На полу под окном темнело пятно от воды – свидетельство многолетнего небрежения хозяев дома, позволивших дождю проникать внутрь. Чарли забралась на кровать и захлопнула окно. Створка подалась со скрипом, и Чарли, сделав шаг назад, снова оглядела комнату и творения своего отца.

Впервые оставшись в доме на ночь, Чарли боялась спать. Она не помнила саму ночь, но впоследствии отец часто о ней рассказывал, и история намертво отпечаталась в памяти. Чарли сидела в кровати и рыдала навзрыд, пока наконец не пришел отец. Он подхватил ее на руки и пообещал, что Чарли больше никогда не останется одна. На следующее утро, памятуя о данном слове, он взял Чарли за руку, повел в гараж и принялся за работу.

Первым его изобретением стал фиолетовый кролик, посеревший от многолетнего сидения на солнце. Отец назвал кролика Теодором. Ростом кролик был с трехлетнего ребенка – именно столько тогда было Чарли, – и у него был плюшевый мех, светящиеся глаза и щеголеватый красный галстук. Игрушка умела только махать лапой, наклонять набок голову и говорить голосом отца: «Я люблю тебя, Чарли». Впрочем, этого вполне хватило, чтобы из Теодора вышел отличный ночной сторож, составлявший девочке компанию, когда она не могла заснуть. Теперь Теодор сидел на белом плетеном стуле в дальнем конце комнаты. Чарли помахала ему рукой, но включать не стала, и кролик не помахал в ответ.

После Теодора игрушки становились все сложнее. Некоторые работали, некоторые – нет; одни то и дело глючили, другие просто не удовлетворяли детское воображение Чарли. Она знала, что такие игрушки отец забирал обратно в мастерскую и разбирал на запчасти, но девочке не нравилось смотреть, как их демонтируют. Зато ее любимые игрушки все остались здесь и смотрели на хозяйку с надеждой. Улыбнувшись, Чарли нажала на кнопку рядом с кроватью. Та неохотно подалась, однако ничего не произошло. Девушка нажала снова, подождала несколько секунд, и на этот раз раздалось лязганье металла о металл, и единорог в дальнем конце комнаты пришел в движение.

Этот единорог – Чарли назвала его Стэнли, хоть и не помнила уже, почему выбрала это имя, – был сделан из металла и покрашен глянцево поблескивающей белой краской. Заложив круг, он прогарцевал по комнате, с натугой поднимая и опуская голову, добежал до кровати, уткнулся в угол и остановился. Чарли опустилась на колени рядом со Стэнли и похлопала его по шероховатому боку. Белая краска облупилась, а морда единорога покрылась ржавчиной, но глаза живо поблескивали.

– Надо заново тебя покрасить, Стэнли, – пробормотала девушка.

Единорог таращился прямо перед собой и безмолвствовал.

У изножья кровати находилось колесо, сделанное из спаянных металлических деталей; Чарли всегда казалось, что такая вещь пригодилась бы на подводной лодке. Девушка повернула колесо – оно сначала заклинило, но потом подалось, – и открылась самая маленькая дверца стенного шкафа, из недр которого выехала Элла, кукла размером с ребенка. В своих крошечных ручках она держала чайную чашку и блюдце, словно предлагая начать чаепитие. Клетчатое платье куклы осталось, как прежде, накрахмаленным, а открытые кожаные туфельки до сих пор блестели; возможно, шкаф защитил ее от сырости. Когда они с Эллой были одного роста, у Чарли был точно такой же наряд.

– Привет, Элла, – тихо сказала девушка. Она повернула колесо в другую сторону, и Элла вернулась в шкаф, а дверца шкафа начала закрываться. Чарли пошла следом за куклой. Шкафы были встроены под наклонный потолок, всего их было три. Элла жила в самом маленьком, его высота не превышала трех с половиной футов. Следующий шкаф был примерно на фут выше, а высота третьего, расположенного у двери спальни, равнялась высоте потолка.

«Почему у тебя три шкафа?» – спросил Джон, когда впервые вошел в ее комнату. Чарли тогда тупо смотрела на него, озадаченная этим вопросом.

«Потому что их три, – ответила она в конце концов и, словно оправдываясь, указала на самый маленький шкаф. – А в этом все равно живет Элла», – добавила она. Джон кивнул, удовлетворенный ответом.

Чарли покачала головой и открыла дверцу среднего шкафа, точнее, попыталась это сделать. Девушка еще раз подергала за ручку, но без особого успеха: заперто. Тогда она, не вставая с пола, посмотрела на самый высокий шкаф, ее «шкаф большой девочки», до которого она должна была дорасти. «Он тебе не понадобится, пока ты не подрастешь», – неизменно говорил отец, однако этот день так и не пришел. Теперь дверца шкафа была слегка приоткрыта, но Чарли не стала тревожить ее покой. Дверца приоткрылась не для нее, просто рассохлась от времени.

Девушка уже хотела встать, как вдруг заметила какой-то проблеск под запертой дверцей среднего шкафа. Подавшись вперед, она достала блестящий предмет. На первый взгляд он походил на кусочек сломанной печатной платы. Чарли слегка улыбнулась. Когда-то по всему дому валялись гайки, болты, кусочки металла и всевозможные детальки. У отца в карманах всегда лежало много этого добра. Он постоянно таскал с собой вещи, над которыми в тот момент работал, клал рядом с собой и забывал, где именно их оставил, или того хуже, откладывал что-то в сторонку, дабы «не потерять», после чего эту вещь уже никто никогда не видел. Прядь ее волос зацепилась за обломок платы, и Чарли осторожно высвободила волосы.

Наконец девушка поднялась, подошла к Теодору – можно подумать, она до последнего оттягивала этот момент, – и взяла кролика на руки. Фиолетовый мех у него на спине не вылинял, оставшись такого же яркого, насыщенного цвета, как в ее воспоминаниях. Девушка нажала на кнопку у основания шеи игрушки, но кролик остался безжизненным. Искусственный мех вытерся, одно ухо свисало, еле-еле держась на единственной полусгнившей нитке, и в образовавшемся отверстии виднелась зеленая пластиковая плата. Чарли затаила дыхание, испуганно прислушиваясь.

– Я… бя… лю… – еле слышно произнес кролик, коверкая слова, и Чарли посадила его на место, чувствуя, как приливает к щекам кровь и учащенно бьется сердце. Она не надеялась вновь услышать голос отца. «Я тоже тебя люблю».

Чарли еще раз окинула взглядом комнату. Когда она была ребенком, это был ее собственный волшебный мир, принадлежавший ей одной; в этот мир допускались лишь немногие избранные друзья. Девушка подошла к кровати и снова отправила Стэнли в путешествие по кругу. Она вышла, закрыв за собой дверь до того, как единорог остановился.