может выдаться худая ночка, мистер Марко. Я же взял коробку! Можно сделать так: я приношу её вам, получаю свои три штуки, а потом уж подхватываю свою девчонку и двигаю в Мексику, чтобы… Что такое?

Мистер Марко опять разразился холодным, начисто лишенным веселья кудахчущим смехом, от которого вверх по позвоночнику Кэлвина неизменно пробегал озноб. Кэлвину представил себе мистера Марко, сидящего в чёрном кожаном кресле с подлокотниками, вырезанными в форме оскаленных львиных морд. Широкое лунообразное лицо, должно быть, ничего не выражает, тусклые страшные глаза черны, точно отверстия в стволах двустволки, рот чуть скошен на сторону, губы красные, как ломти сырой печёнки.

— Боюсь, ты не понимаешь, Кэлвин, — наконец сказал он. — Я ничего тебе не должен. Похоже, ты увёл не тот гримировальный набор…

— Что? — хрипло выговорил Кэлвин.

— Всё это есть в «Таймс», голубчик. Ну-ну, не вини себя. Я тебя не виню. Какой-то безнадёжный кретин из музейных напутал, и набор грима Джин Харлоу поменяли местами с одним из наборов Комнаты Ужасов. Её набор — чёрного дерева, со вшитыми в красную шёлковую подкладку бриллиантами, предположительно символизирующими её романы. Тот, что ты взял, принадлежал Орлону Кронстину — актеру, снимавшемся в фильмах ужасов. Благодаря своему гриму, маскам чудовищ, он был очень известен в конце тридцатых и в сороковые годы. Его убили… лет десять-одиннадцать назад в венгерском замке, который он заново отстроил на голливудских холмах. Бедняга: помнится, его обезглавленное тело нашли болтавшимся на люстре. Ну, так. Ошибки — дело житейское, верно? А теперь, если ты меня извинишь…

— Прошу вас! — сказал Кэлвин, чуть не задохнувшись от бешенства и отчаяния. — Может… может, вы сумеете продать коробку с гримом этого парня, что снимался в ужасах?

— Возможно. Кой-какие из его лучших фильмов — «Восставший Дракула», «Месть волка», «Лондонские крики» — всё ещё нет-нет да и откапывают для поздних ночных телепрограмм. Но на поиски коллекционера потребуется время, Кэлвин, а эта коробка действительно сильно палёный товар. Ты погорел, Кэлвин, и я подозреваю, что очень скоро тебе предстоит остывать в тюрьме Чайно…

— Мне… мне до зарезу нужны эти три тысячи долларов, мистер Марко! У меня уже есть планы!

— Да что ты? Я же сказал — я ничего тебе не должен. Впрочем, прими моё предостережение, Кэлвин. Уезжай далеко-далеко и насчёт моей… э… деятельности держи рот на замке. Уверен, что с методами мистера Кроули ты знаком.

— Да, — сказал Кэлвин. — Да, сэр. — В голове стучало в лад сердцу. Мистер Кроули — скелет шести футов росту, чьи глаза всякий раз, как он видел Кэлвина, начинали пылать вожделеньем крови — работал у мистера Марко «специалистом по уговорам». — Но… что же мне делать?

— Боюсь, ты — мелкий человечишка, мальчик мой, а что делают мелкие людишки — не моя забота. Зато я растолкую тебе, чего ты не сделаешь. Ты больше не будешь звонить в эту контору. Ты больше не будешь упоминать моё имя до конца своей жизни… которая, коль скоро право решения предоставили бы мистеру Кроули, находящемуся в эту минуту непосредственно за дверью моего кабинета, оборвалась бы раньше, чем ты успел бы повесить трубку. Что я и собираюсь сделать. — Послышался последний холодный смешок, и телефон умолк.

Кэлвин секунду не сводил глаз с трубки, надеясь, что та, может быть, снова оживёт. Трубка презрительно гудела ему в лицо. Он медленно опустил её на рычаги и как зомби двинулся к себе в комнату. Послышались сирены, и в душе Кэлвина расцвела паника, но звук доносился издалека, постепенно замирая. «Что делать? — вертелось в голове, точно там заедала сломанная пластинка. — Что делать?» Он закрыл и запер на щеколду дверь, а потом обернулся к коробке с гримом, лежавшей на столе.

Крышка была открыта, и Кэлвин подумал, что это странно — ведь он помнил (или так ему казалось), что вчера вечером закрыл коробку. Пыльный свет лизал серебряные скрюченные пальцы. «Так глупо облажаться! — подумал Кэлвин, и его захлестнула злость. — ГЛУПО, ГЛУПО, ГЛУПО!» Он двумя широкими шагами пересёк комнату и занёс коробку над головой, чтобы вдребезги разбить об пол. Вдруг что-то словно укусило его за палец, и, взвыв от боли, он уронил коробку обратно на стол; ящичек перевернулся, из него хлынули баночки и гримировальные карандаши.

На пальцах Кэлвина, там, где по ним ударила захлопнувшаяся, точно клешня омара, крышка, остался багровый рубец. «Она меня укусила!» — подумал он, пятясь прочь от предмета.

Серебряная рука поблескивала, согнув один палец, точно приглашала.

— Надо от тебя избавиться! — сказал Кэлвин, испуганно вздрогнув при звуке собственного голоса. — Если фараоны тебя найдут, я влип! — Он впихнул весь просыпавшийся грим обратно в футляр, закрыл крышку и прежде, чем взять коробку в руки, с минуту испытующе смотрел на неё. Потом он пронёс её по коридору к чёрной лестнице, спустился в тянувшийся за домом узкий проулок и там затолкал в недра помойного бака, под старую шляпу, несколько пустых бутылок из-под «Бунз Фарм» и коробку от пончиков. Потом вернулся к таксофону и, трепеща, набрал телефон квартиры Дийни; номер не отвечал, и Кэлвин позвонил в «Клуб Зум». Трубку поднял бармен Майк. «Как делишки, Кэл?» На заднем плане играл музыкальный автомат; «Иглз» пели о жизни на скоростной полосе. «Нет, Кэл. Дийни сегодня раньше шести не появится. Извини. Может, хочешь оставить записку?»

— Нет, — сказал Кэлвин. — Всё равно спасибо. — Он повесил трубку и вернулся к себе, гадая, где черти носят Дийни. Кажется, её никогда нельзя было застать на месте. Она никогда не звонила, никогда не давала знать, где находится. Разве не купил ей Кэлвин симпатичное позолоченное ожерелье с парой бриллиантиков, чтобы показать, что не злится за того старикана из Бель-Эйр, которого она динамила? Да, ожерелье стоило Кэлвину кучу денег; из-за него-то он и попал в нынешний финансовый переплет. Кэлвин стукнул кулаком по карточному столику и попытался разобраться, что к чему: надо было так или иначе раздобыть денег. Он мог бы заложить свой приёмник и, может статься, стребовать с Корки Макклинтона давнишний бильярдный долг, но этого им с Дийни в Мексике вряд ли хватило бы