— Князь Трубецкой, — наклонившись, сказал убийца. — Не забудешь? Князь Трубецкой.

Поднявшись в седло, князь оглянулся — бандит все еще был жив, сучил ногами и скреб пальцами замерзшую землю.

Жалости не было. Не было даже тени сострадания, даже такого, которое заставляет подарить врагу быструю смерть. Сейчас князь хотел одного.

Он хотел убивать.

Вначале звуки: далекие голоса, птичьи крики, скрип. Тряска, сильная тряска, тело раскачивается из стороны в сторону.

Потом — запахи. Сосновый лес. Похоже — утренний сосновый лес, влажный воздух, пропитанный запахом хвои. И резкий запах овчины. Еще запах чего-то, незнакомого, едкого… И запах лошадиного пота.

Похоже, его везут в телеге.

Странное ощущение, он последний раз ездил в телеге очень давно, еще в детстве. Захотелось приподнять голову, оглядеться, но он заставил себя лежать неподвижно. Даже глаз не открыл.

Может быть, ему стало страшно?

Он ведь уже пробовал пошевелить рукой, и у него ничего не получилось. Он даже не чувствовал своих рук, как, впрочем, и ног.

— Ты ведь понимаешь, что есть вариант, при котором ты окажешься заключенным в неподвижном теле, — сказал ему вечность тому назад Дед. — Может оказаться, что твое сознание просто не сможет управлять телом и ты будешь паралитиком. Может быть, даже слепоглухонемым паралитиком. И ничего тут нельзя поделать, нужно быть просто готовым принять это как данность, как вероятную угрозу…

— И просто умирать, — ответил он в тот раз. — А еще есть вероятность, что мое сознание окажется в том теле вместе с сознанием князя. И я стану шизофреником. Так ведь?

— Так, — согласился Дед.

— Но ведь возможно и то, что все получится. — Он даже смог засмеяться. — Мое сознание, моя личность ляжет на его память, и я буду помнить все то, что помнит он, знать все и всех, кого знает князь… И весь мир будет к моим услугам…

— Возможно, — снова согласился Дед. — Возможны еще варианты, более или менее болезненные для тебя и Него. Мы можем сломать его жизнь и твою. И снова… снова… ничего не построить взамен.

— Снова все просрать, — сказал он. — Как мой прадед в Первую мировую, как отец моего прадеда в русско-японскую… Но ведь мы же понимаем с тобой, что, даже если вселение пройдет по самому лучшему варианту, у меня может ничего не получиться… Даже если по самому лучшему варианту…

Он снова попробовал пошевелить рукой и снова не смог. Это было не похоже на самый лучший вариант. Это было… Он почувствовал, как страх стал медленно заливать его мозг. Липкий, холодный, обессиливающий страх.

Он готовился всю свою жизнь. И вот теперь…

Нужно успокоиться. Это чужое тело. И просто нужно время, чтобы научиться им управлять. Не напрягаться, не дергаться, а врастать, привыкать, приучать тело к новому хозяину. И все будет хорошо. Он уверен, что все будет хорошо. И Дед сказал на прощание, что… что верит в его удачу. И верит в его способность изменить судьбу целого мира. Дед иногда позволял себе высокопарность. Ну и хотел на прощание подбодрить его. Напомнить, что…

Заржала лошадь.

Совсем рядом. И кто-то выругался. Не по-русски.

«Пся крев!» — поляк. Это ругается поляк. А кого ты еще рассчитывал найти возле Вильно в июне восемьсот двенадцатого года? Нет, конечно, тут сейчас, помимо местного населения, кого только нет: и многонациональная русская армия, и двунадесять языков Великой армии Наполеона.

Он почему-то надеялся, что везут его в обозе Семеновского полка. В момент вселения князь потерял сознание, его подхватили свои, попытались привести в чувство, он не очнулся, тогда его положили в повозку доктора. Или просто в повозку, рядом с имуществом господ офицеров. Или просто в грузовую телегу. Своих ведь семеновцы не бросают? Тем более — офицера. Князя и офицера.

Но в этом случае — не было бы польской речи рядом. И польской ругани. Поляки не слишком печалились уходом московитов. Мягко говоря — не печалились. И только единицы уходили вместе с русской армией.

Получается, что он попал к полякам. Попал в плен или даже чего похуже. Сколько русских солдат и офицеров пропали в том июне, канули в неизвестность, отправившись в путешествие в одиночестве или на минутку отошедшие зачем-то от бивака… Десятки? Сотни?

А еще у него не двигаются руки. И тело не подчиняется. Он даже глаз до сих пор не открыл…

Поляк продолжал ругаться — затейливо и с выдумкой. Поминал какого-то безрукого Стася вкупе с безголовым лайдаком Штефаном, который свою задницу найти не сможет при солнечном свете.

Он понимает поляка, это хорошо. И это совершенно ничего не значит — он знал польский язык еще в той своей жизни, еще до того, как Дед сказал «пора», как что-то холодное вдруг обрушилось на него, захлестнуло, подняло вверх-вверх-вверх-вверх, а потом швырнуло…

Кто-то крикнул, чтобы сельские дураки остановились. Кони всхрапнули, телега дернулась и замерла. Сельские дураки поняли команду, хотя подана она была по-французски. Да, по-французски, этот язык он тоже знал, как и немецкий, и английский. Дед настаивал еще на том, чтобы он досконально выучил еще испанский и итальянский, но времени на все не хватало, было очень много работы. Очень уж много всякого-разного нужно было выучить и запомнить.

— Ты ничего не сможешь с собой взять, — сказал Дед. — Даже твои умения, которые мы сейчас вбиваем в тебя, могут не сохраниться. Мышечная память останется в твоем теле, а в теле князя… Что-то, возможно, совпадет. Умение пользоваться столовыми приборами, ездить на лошади, стрелять из кремневого пистолета и работать каким-нибудь холодным оружием, скорее всего — шпагой… Что еще?

Нелепый досужий разговор, один из десятков-сотен-тысяч разговоров, в которых они с Дедом пытались представить себе, как будет выглядеть все на самом деле, как он очнется в теле князя, как будет строить свои отношения с княжескими знакомцами и сослуживцами, если память князя окажется недоступной… Они предполагали, строили прогнозы, ванговали, как принято сейчас говорить у некоторых типов в Сети…

«Черт, подумал он. — Не принято сейчас говорить, а будет принято». Будет, если он не выполнит своего предназначения, если не сможет произвести на историю нужного воздействия.

Нет, разрушить всю структуру истории, наверное, просто. Они с Дедом называли это вариантом бабочки, по Брэдбери. Завладеть телом князя, освоиться, затем вернуться в свой полк и убить кого-нибудь из значимых деятелей. Кутузова. Перед Бородино. И на его месте окажется Багратион. И после Бородино не будет никакого отступления, будет следующий бой, который приведет к гибели всей русской армии… или заставит французов отступить, или… Проблема в том, что совершенно невозможно точно вообразить себе, что именно произойдет потом. Не получается просчитать последствия от таких действий.