А тут еще Фредди. У Фредди есть собственные проблемы, которые требуют для своего решения особых методов. Возможно, я сумею уговорить его уехать в поместье Рэднор, подальше от разрушительных соблазнов, которыми изобилует Лондон. Это стало бы приемлемым решением. Но как же мне удастся сделать то, что не удалось даже отцу? Фредди знает, от чего бы ему пришлось отказаться, если бы он вернулся в Рэднор-холл, и боюсь, он скорее прыгнул бы в отцовскую могилу…

Твой брат тебя погубит!

«Кто это? Кто говорит со мной без приглашения? Какой дух осмелился сделать такое?»

Тот, кто наблюдает за тобой, Дочь Ночи. Тот, кто знает тебя и твоего никчемного братца лучше, чем вы знаете себя.

Я должна закрыть сознание для непрошеного, незнакомого голоса! Несмотря на неослабевающую жару, меня внезапно пробирает озноб. Духи могут сделаться беспокойными, могут возжаждать что-то сообщить, но все равно они всегда ждут, когда ты к ним обратишься. Я не буду слушать этот голос. Не сейчас. Сейчас я нужна живым. И наверное, более всех во мне нуждается Фредди.

Когда я смотрю на то, как он тщится поддержать нашу маму, он кажется мне почти таким же немощным, как и она. Его прозрачная кожа словно говорит об уязвимости его натуры. На лбу брата блестят мелкие капельки пота. Он тяжело опирается на трость, как будто ему не под силу выдержать даже собственный вес, не говоря уже о весе кого-либо еще.

Я помню, как отец впервые привел нас сюда, Фредди и меня. Полночь миновала, и в доме было тихо. Он вошел в детскую и велел нашей няне поднять нас на ноги и одеть. Мне тогда было не более девяти лет, стало быть, Фредди было семь. Разумеется, мне показалось странным, что нас будят среди ночи, в самое темное время суток, и что мы куда-то едем в карете, причем без матушки, а с одним только отцом. Я помню встревоженное лицо няни, смотрящей нам вслед из окна. Знала ли она? Знала ли она правду об отце? Было ли ей известно, куда нас везут?

Отец велел кучеру остановить экипаж у ворот кладбища, затем повел нас по узким дорожкам между могилами. Он шагал быстро, поэтому Фредди и мне приходилось бежать, чтобы не отстать от него. Помню, я была немного возбуждена от столь странной и таинственной прогулки, но мне не было страшно. А вот мой бедный младший брат был перепуган до смерти. К тому времени, когда мы достигли цели нашей вылазки – этого самого места, – он плакал так громко, что отцу пришлось выбранить его и приказать замолчать. Мы неподвижно стояли среди могил и надгробных статуй, чувствуя, как нас обволакивает тьма. Я услышала, как заухала сова, как мимо пролетело несколько летучих мышей, и каждый раз от взмахов их крыльев мое лицо обдавало дуновение теплого летнего воздуха. Отец ничего не говорил, не давал нам никаких указаний. Он просто привез нас сюда, и мы молча стояли среди мертвых, окутанные ночной тьмой. Фредди все это время переминался с ноги на ногу, с грехом пополам подавляя всхлипы, я же была спокойна и всем довольна. Я чувствовала себя… дома.

Я беру маму за руку и крепко сжимаю ее. Викарий продолжает читать заупокойную молитву, его голос звучит глухо и монотонно, словно далекий старый треснувший колокол, эхом повторяющий предсмертные удары сердца человека, тело которого мы сейчас предаем земле, а душу вверяем Богу. Только его тела в гробу нет, а душа еще некоторое время останется на этой земле.

* * *

Рядом со статуей скорбящего ангела, спасаясь от солнечных лучей в тени его поднятых крыльев, в некотором отдалении от главных действующих лиц церемонии похорон покойного герцога, стоит Николас Стрикленд, личный секретарь министра иностранных дел. Он наблюдает и ждет. У него нет охоты вести светскую беседу с другими участниками погребального действа. Не желает он также и выразить свои соболезнования скорбящей семье усопшего. Он хочет одного – стоять и наблюдать. Присутствовать при погребении. Окончательно увериться, что глава Клана Лазаря в самом деле умер и больше не занимает это привилегированное положение.

Совсем близко от места, где стоит Стрикленд, пробегает белка. От быстрого движения ее когтистых лапок в стороны летят палые кедровые иголки, и некоторые из них приземляются на безукоризненно начищенные туфли высокопоставленного чиновника. Он смотрит на иголки с отвращением. Их вид на обуви оскорбляет его чувства. Он считает себя реалистом, не ожидающим от жизни невозможного, и понимает, что совершенство, как искренне ты бы к нему ни стремился, часто недостижимо. И тем не менее он неизменно пытается его достичь. Что больше всего раздражает его, раздражает почти нестерпимо, так это такие ситуации, когда достижению заветного идеала мешают другие. Сосредоточив все внимание на своих туфлях, он делает энергичный выдох, направляя на них мощную струю воздуха с такой легкостью, словно подобный трюк доступен всем, и сдувает с них кедровые иголки, так что его обувь вновь обретает первоначальный блеск. Почувствовав опасность, белка замирает. На ее мордочке отражается сначала страх, потом боль, и она валится на землю. Испустив последний вздох, она застывает навсегда. Грачи, сидящие на ветвях растущего рядом кедра, замолкают.

Стрикленд вновь обращает свое внимание на семью почившего герцога. Ему доводилось несколько раз встречаться с вдовой, когда она еще была герцогиней Рэднор. Она наверняка помнит его, как помнит всех гостей в своем доме. Это естественно для дамы, ценящей свою репутацию гостеприимной хозяйки, хотя теперь, когда после кончины герцога прошло так мало времени, Стрикленду кажется, что она уже не та… Герцог Рэднор долго болел, поэтому его уход из жизни ни для кого не стал неожиданностью, и все же по вдове заметно, как она потрясена. Хотя лицо женщины закрыто черной вуалью, это ясно видно по ее движениям, по осанке, по тому, как нетвердо она держится на ногах. Справа от нее стоит ее сын, Фредерик, являя собой картину почти такой же слабости и немощности. Молодой человек высок и красив, с фамильными черными волосами и тонкими аристократичными чертами лица, но он болезненно худ, и в нем чувствуется некоторая суетливость, выдающая его с головой. Стрикленд сомневается, что из этого юнца получится хороший герцог. Ему никогда не стать таким человеком, каким был его отец.

Но по-настоящему Николаса Стрикленда интересует не он, а стройная девушка, стоящая по левую руку от вдовствующей герцогини. Леди Лилит Монтгомери, единственная дочь и старший ребенок покойного лорда Роберта Монтгомери, шестого герцога Рэднора, не кичится своей поразительной красотой, а просто принимает ее со спокойным достоинством. Она не выставляет напоказ свои прелести, на которые мужчины невольно бросают восхищенные взгляды, как не афиширует и того привилегированного положения, которое занимает по праву рождения, будучи дочерью покойного герцога и сестрой ныне здравствующего. Ее окружает ореол серьезности. Ореол искренности. И сдержанной силы, которую Стрикленд находит одновременно притягательной и заслуживающей восхищения. Этим летом он наблюдал за ее выходом в свет с напряженным вниманием. Но его интересуют вовсе не ее женские достоинства. И не ее положение в свете. До чего ему действительно есть дело, что живо интересует его, так это способна ли она взять на себя обязанности Верховной Ведьмы и занять место отца. Только время покажет, сумеет ли она с честью вынести все испытания. Если не сумеет, это будет поистине черный день для Клана Лазаря. И восхитительно счастливый момент для Николаса Стрикленда.