Теперь я мог видеть локулус. А значит, я стал невидимым.

– Есть!

Эли осторожно приблизилась ко мне. Я сжал ее руку, а за секунду до того, как она исчезла, Касс тоже успел схватиться за нее.

Папа в изумлении застыл у стены. Убедившись, что Касс и Эли оба держатся за локулус, я отпустил руку Эли и потянулся к отцу.

– При прикосновении, – тихо сказал я, – сила перейдет от нас к тебе.

Он вздрогнул, ощутив мои пальцы на своей руке. Но это было ничто по сравнению с выражениями на лицах миссис Пимм и полицейских. У них у всех в буквальном смысле отвисли челюсти. Перед ними на полу разлилась лужица кофе из уроненной чашки.

Я услышал, как Тяфка на всей скорости, которую позволяли его короткие лапки, ринулся к выходу.

Мы последовали за ним с той лишь разницей, что мы не спешили.

Даже весь департамент полиции Нью-Йорка не способен остановить то, что они не могут увидеть.

Папина маскировка заключалась в шляпе и накладных усах, из-за которых он постоянно чихал. Волосы Эли, светлые после окрашивания из дешевого, купленного на Пенсильванском вокзале баллончика с краской для волос, были убраны под бейсболку. На Кассе была толстовка, а на щеке красовался искусственный шрам, тогда как я довольствовался толстыми солнцезащитными очками, безжалостно натиравшими мне переносицу.

Папа с Эли сидели по одну сторону узкого столика, Касс и я – по другую. Кроме нас, в нашем маленьком купе пассажирского поезда никого не было, из-за чего наша маскировка выглядела довольно-таки глупо. По крайней мере, на мой взгляд.

Никому из нас так и не удалось поспать. Горизонт за окном заалел, возвещая о скором восходе солнца.

– Мы преодолели двести сорок девять миль после въезда на территорию штата Пенсильвания и сейчас находимся в пятидесяти четырех целых и трех десятых мили от границы с штатом Огайо, – сообщил Касс.

– Спасибо, мистер GPS, – отозвалась Эли.

– Серьезно, как ты это делаешь? – спросил я. – По углу восхода солнца?

– Нет. – Касс ткнул пальцем в пронесшийся за окном узкий дорожный знак. – По милевым отметкам.

Папа прикрыл рот.

– А-а-апчхи-и-и!

– Ребят, может, снимем все это? – предложила Эли. – Я проверила кучу новостных сайтов, лент и социальных сетей, и нигде нет ни слова о нас.

– А вдруг мы теперь в списке самых разыскиваемых людей Америки? – возразил Касс. – Что, если наши фотографии висят во всех почтовых отделениях отсюда и до самого Падьюка?

Папа, поморщившись, оторвал с губы усы.

– Касс, у слова «разыскиваемый» есть один важный нюанс. Проще всего предсказать, как поступит человек, когда знаешь, чего он хочет. Полицейские Нью-Йорка совершенно точно не захотят, чтобы журналисты узнали о том, что они разыскивают четырех людей, которые исчезли прямо у них из-под носа.

– Главная новость сегодняшнего дня: исчезновение из полицейского участка! Подробности в выпуске новостей в одиннадцать часов! – произнес Касс в манере диктора теленовостей.

Эли затянула осветленные волосы в хвост.

– Когда доберемся до Чикаго, я смою этот жуткий оттенок.

– До этого твои волосы были голубыми, – напомнил Касс.

Эли показала ему язык.

– А мне кажется, тебе идет, – быстро добавил я. – Не то чтобы голубой был плох. Вовсе нет. Как и оранжевый.

Эли молча уставилась на меня так, будто я заговорил с ней на санскрите. Я отвернулся. Определенно, иногда мне стоило держать язык за зубами.

Касс захихикал.

– Может, ей удастся окрасить свои волосы в красный от твоих щек.

– Когда мы окажемся в Чикаго, Эли, ты сядешь в самолет до Лос-Анджелеса, – сказал папа, – и полетишь к своей маме.

– И что я ей скажу? – спросила Эли.

– Правду, – ответил папа. – Она должна обо всем узнать. И должна сохранить все, что случилось, в тайне…

– Не получится! – перебила Эли. – Я хочу сказать, я пропала на несколько недель! Она затеет федеральное расследование!

Отец покачал головой.

– Нет, когда поймет, что на кону. Что остается шанс спасти вас. Наша задача на данный момент – создать твердое алиби для всех нас, которое бы объясняло, куда вы трое исчезли и почему вернулись все вместе спустя столько времени. Нам нужно как-то все это увязать, чтобы было что отвечать на вопросы. А их у жителей нашего города будет предостаточно. Как и у жителей твоего, Эли.

– Но… э-э… – неуверенно начал Касс. – Как я вписываюсь в эти ыналп?

– Ыналп? – переспросил отец.

– Планы, – перевел я. – Наизнанский, помнишь? Он говорит на нем, когда чувствует себя глупо. Или нервничает.

– Или ястиоб, – добавил Касс.

Папа посмотрел ему прямо в глаза. Ему было известно о прошлом Касса. Честно говоря, я и представить не мог, что творилось в голове Касса. Главным образом потому, что я понятия не имел, каково это, когда оба твоих родителя сидят в тюрьме по обвинению в грабеже. Но я отлично представлял себе, что ждет Касса: ему предстоит до восемнадцати лет находиться под присмотром органов опеки. Что в нашем случае означало – до самой смерти.

– Разумеется, у меня есть план, – сказал папа. – Не яс-беспо… бя-еспо…

– Ясйокопсеб? – договорил за него Касс. – В смысле, «беспокойся»?

Папа оставил лист бумаги, на котором по буквам записывал это слово задом наперед.

– Именно! – подтвердил он.

– Хорошо, не буду, – согласился Касс, выглядя при этом очень и очень обеспокоенным.

* * *

– Следующая остановка – Чикаго, Иллинойс!

По вагону разнесся голос кондуктора, и одновременно с этим в окно хлынули первые лучи солнца. Эли и Касс успели заснуть, да и я сам был на пути к этому.

Папа с воспаленными глазами поставил финальную точку в списке, над которым мы колдовали последние несколько часов. Я успел перечитать его, наверное, уже раз сто.

– Хм, – выдавил я.

Эли вздохнула.

– Сложно.

– Не для наших умов, – добавил Касс.

– Думаю, у нас получится, – возразил папа, сделав глубокий вдох.

1. Джек теряет память в больнице Бельвиля. Посреди ночи уходит из нее, сам не зная куда.

2. Дж. оказывается в лесах Хоппервиля, где засыпает. Его находит бомж, оставшийся неизвестным.

3. Бомж связывается с Риком С.*, тот не смог установить личность Джека, но понимает, что ему необходимо сложное лечение. Он отправляет Дж. в Стэнфорд.