В главе 3 мы рассмотрим швейцарский федерализм. Федерализм позволяет разделить власть между одним центральным и многими региональными правительствами и поэтому является широко распространенным институциональным механизмом в мультикультурных обществах. Но швейцарский федерализм не ограничивается автономией и различиями, он также позволяет участвовать и объединяться для совместного решения проблем. Как объясняет Дени де Ружмон на примере Швейцарии:

Так получилось, что слова "федерализм" и "федерация" в [немецко- и франкоязычной частях] Швейцарии понимаются по-разному. В немецком языке конфедерация означает Bund, что означает союз, вызывая в памяти идею централизации. В швейцарской Романде, напротив, те, кто исповедует федерализм, на самом деле являются ревностными защитниками кантональной автономии от централизации. Поэтому для одних федерализация означает просто объединение. Для других быть федералистом означает просто защищать свободу у себя дома. Оба варианта неверны, потому что каждый из них прав лишь наполовину. Истинный федерализм заключается не только в объединении кантонов и не только в их полной автономии. Он заключается в постоянно корректируемом балансе между автономией регионов и их объединением. Он заключается в постоянном сочетании этих двух противоположных, но взаимно усиливающих друг друга сил.

Если федерализм, понимаемый и практикуемый таким образом, помог преодолеть разрыв между различными культурными сообществами, то прямая демократия способствовала тому, что разрыв между политической элитой и рядовыми гражданами не возник. В главе 4 рассматривается возникновение и функционирование швейцарской прямой демократии и оценивается ее влияние на разделение властей. Вопреки утверждениям многих теоретиков, она не слишком требовательна к людям в высокоразвитом индустриальном обществе. Как и в случае с другими элементами швейцарской демократии, изобилие - не препятствие, а ключ к успеху: тот факт, что граждане имеют возможность высказать свое мнение до четырех раз в год на федеральном уровне , в дополнение к частым референдумам на кантональном и местном уровнях , делает голосование почти рутинным занятием. Оно также позволяет сегодняшним проигравшим стать завтрашними победителями и наоборот, что способствует взаимному уважению и сотрудничеству. Но, вопреки надеждам некоторых революционеров, она также не привела к радикальным переменам. Напротив, прямая демократия привела прежде всего к политическому консерватизму, будь то политика социального обеспечения, оборона или европейская интеграция . Самое главное, что Конституция Швейцарии, а вместе с ней и все развитие современного государства - это прямой результат десятков народных голосований.

В главе 5 мы делаем еще один шаг в швейцарский "лабиринт", раскрывая понятие разделения властей. Многие другие страны используют различные институциональные формы плебисцита, референдумов и народных инициатив, чтобы влиять на парламентскую и правительственную политику или дополнять ее. Однако Швейцария - единственная страна, где прямая демократия стала важным и, возможно, наиболее ограничивающим элементом разделения властей. Референдум позволил различным меньшинствам успешно оспорить предложения парламента, которые не учитывали интересы их группы . Таким образом, законотворчество в Швейцарии стало невозможным без участия различных групп интересов уже на ранних стадиях разработки законопроектов. Референдум коренным образом изменил швейцарскую государственную систему, которая изначально предполагала следовать модели англо-американской демократии "победитель - все". Вместо этого она превратилась в широкий политический плюрализм. В структурах консорциальной демократии все важные политические партии и группы интересов постоянно представлены в политических институтах, а законотворчество превратилось в процесс переговоров и взаимной корректировки с участием различных политических сил.

В гл. 6 мы развиваем три сравнительные перспективы, которые выходят за рамки швейцарского случая. Начиная с прямой демократии, мы обсуждаем, что это не окончательное понятие, а то, которое меняется с течением времени. Так, расширение прямого участия людей, как в Швейцарии, считавшееся революционным в XIX веке, может по-прежнему считаться прогрессивной формой демократии. Но можно ли применить принцип максимального участия как можно большего числа людей ко всему спектру политических вопросов и принятия решений? И действительно ли расширение политических прав, предоставляющее народу не только право голоса при избрании своих представителей, но и возможность напрямую принимать важные решения, является эффективным способом совершенствования демократии?

Вторая точка зрения касается федерализма. Традиционно он понимается как средство вертикального разделения власти внутри государств. Но может ли он также играть роль для наднационального разделения власти и участия меньшинств? Несмотря на то, что федерализм - это старинный и хорошо известный институциональный рецепт, кажется, что сегодня еще не все его возможности используются в полной мере. В последнем разделе главе 6 разделение политической власти рассматривается в контексте разрешения конфликтов , особенно в мультикультурных обществах. В конце мы подчеркиваем, что разделение власти - это не просто институциональный механизм, но и то, что оно должно быть основано на специфической культуре общества, которое намерено его практиковать.

В конце книги, в главе 7 рассматривается положение Швейцарии в Европе и мире. Почему швейцарцы, получая выгоду от глобализации, не являются членами ЕС ? И как получилось, что Швейцария, заключив ряд двусторонних договоров с Брюсселем, принимает значительную часть экономических правил, введенных тем же ЕС? Мы анализируем причины и политические последствия этого избирательного участия без членства и пытаемся ответить на вопрос, является ли "билатерализм" устойчивой стратегией для Швейцарии, предпочитающей: максимальную экономическую интеграцию и наименьшую политическую потерю национальной автономии.

А что же Швейцария в мире? Вопреки надеждам Фрэнсиса Фукуямы о "конце истории", мы не живем в эпоху всемирной демократии. Напротив, во многих странах демократия едва укрепилась и даже находится под угрозой исчезновения. Неудивительно, что мы наблюдаем растущий интерес к институтам швейцарской демократии из-за рубежа, будь то вопросы децентрализации, прямой демократии или политического разделения власти. Можно ли экспортировать швейцарскую демократию? Мы не считаем такие 'экспортные' идеи уместными. Вместо этого мы предлагаем альтернативу: "модель диалога", которая, как дискурс между равными, представляется более перспективным путем. При таком подходе другие могут использовать "швейцарский опыт" в качестве основы для автохтонного развития своих институтов. А швейцарцы, в свою очередь, могут вдохновляться.

В заключение этой вводной заметки остановимся на одном из главных парадоксов Швейцарии: ее демократия одновременно максимизирует стабильность и институционализирует открытость. Как это возможно? Стабильность достигается благодаря тому, что все важные группы участвуют в принятии коллективных решений либо через политические партии и правительственное или парламентское представительство; группы интересов озвучивают свои проблемы на предпарламентской стадии; общественные движения усиливают давление с улицы или кантональные и местные органы власти проводят собственное шоу. В то же время система невероятно открыта: хорошая идея, решительная организация, некоторые ресурсы и, возможно, удачное стечение обстоятельств позволяют практически любому изменить Конституцию или поставить на колени всю политическую и экономическую элиту.

Страна небольшая, представители элиты знают друг друга, а важные