Девушка проворно забралась на сиденье с ним рядом. Он исподтишка наблюдал, как она засовывает под сиденье рюкзак цвета хаки. Примерно ровесница его собственной дочери. У Джины тоже длинные волосы, собранные в хвост. На этом сходство кончается. В этой девчонке есть что-то, чего нет у Джины — какая-то аура, не поддающаяся определению. При всей гордости за родную дочь Эдди почуял досадное сожаление.

Дело вовсе не в модной одежде — на девушке обычные джинсы и коричневые ботинки высокого качества, без шнуровки, со старомодными эластичными вставками по бокам, которые наверняка стоят целое состояние. Джина гоняется за стильными вещами, да они всегда слишком дороги. Одежда этой девушки классная, фирменная, не дешевка, изготовленная поспевающими за модой умельцами на Дальнем Востоке или в Южной Америке. Темно-коричневый пиджак из твида с кожаными заплатками на локтях тоже качественный. Под ним темная рубашка, мужской желтый вязаный шарф она сняла и стиснула в руке.

Со всей этой простотой контрастируют роскошные волосы, сияющие в тусклом свете кабины, напоминая начищенный медный подсвечник в церкви, в котором отражается пляшущее пламя свечей. Волосы стянуты сзади ленточкой, рассыпаются по спине и одному плечу. Выбившаяся прядка болтается на щеке. Впечатления неряшливости не возникает, кажется, этой прядке там самое место. Идеальная кожа. У Джины лицо в пятнышках, куча денег потрачена на лечение от угрей.

Эдди выехал с площадки, зная, что от лавки Уолли сто провожают любопытные взгляды.

— У меня дочка примерно твоих лет, — сказал он. — Ее Джина зовут.

— Да? Очень хорошо, — последовал беспечно-вежливый ответ.

— А тебя как? — недовольно спросил он.

— Кейт.

Вот блин, мрачно думал Эдди. Встретились десять минут назад, а уже кажется, будто с плеч сброшено двадцать пять лет. Опять стал неуклюжим парнишкой, который пытается заговорить в пабе или на вечеринке с девчонкой, хорошо понимая, что она совсем из другой компании.

— Живешь, значит, в Бамфорде? — уточнил он с притворной небрежностью, которая не обманула ни ее, ни его самого.

— Нет. К друзьям еду.

— Издалека?

— Можно сказать. — Пауза. — Из Лондона. — Она подняла руку, отбросила прядь русалочьих волос с длинной белой шеи без единой морщинки.

Еще сильней сожалея, что ввязался в это дело, Эдди прибег к отеческому совету.

— Довольно опасно молоденькой девушке голосовать на дорогах, — наставительно произнес он, крутя руль.

На него взглянули широко открытые серые глаза.

— Я очень осторожна.

Во рту пересохло. Конечно, от чая. Этим чаем можно лодку смолить.

— Студентка? — хрипло выдавил Эдди.

— М-м-м… — Она поудобней устроилась на сиденье, сонно глядя в ветровое окно на дорогу.

— А моя Джина работает санитаркой в доме для престарелых, — сообщил он с отчаянием в голосе.

— Замечательно, — бросила девушка откуда-то издалека.

«Что ж, вполне откровенно, — признал Эдди. — Не хочет она со мной разговаривать, а я сам себе яму копаю, стараясь ее хоть как-нибудь расшевелить. Не надо было отступаться от правила. Чем скорее от нее избавиться, тем лучше. Кстати, зачем ей голосовать на дороге? Наверняка деньги есть».

Впрочем, деньги часто не имеют значения. В голову вдруг взбрела нехорошая мысль, что девчонка ведет какую-то игру. Это не он ее подобрал, а она его.

— Друзья в Бамфорде… тебя ждут? — спросил он.

— Не знаю, — пробормотала она. — Должны ждать, даже если не ждут. — Снова повернула голову к Эдди, мило улыбнулась. — Я им сюрприз сделаю.

Он ее высадил на повороте к Бамфорду, как обещал. Дневной свет угасал, по полям крался туман, деревья стали призрачными в сумерках. Можно подумать, будто еще зима. Эдди с нетерпением ждал расставания, избавления, пока совсем не свихнулся, и все-таки чувствовал некоторую неловкость. Нехорошо высаживать девушку, да и любую женщину, в пустынном месте, где она будет совсем одна в вечернее время. Посмотрел на часы на приборной доске. Всего двадцать минут седьмого, не так уж и поздно. Только холодно, судя по резкому ветру из открытой дверцы.

— Доберешься, милочка?

— Разумеется! — крикнула она в ответ, стоя на дороге. В дверце видна одна голова.

Хотела захлопнуть дверцу, но он дотянулся и придержал.

— Я бы свернул и прямо до места довез, да не хочу опаздывать домой. Старушка ждет.

— Не надо, — сказала девушка с такой спокойной уверенностью, что он почти устыдился своего беспокойства. Она уже уходила с рюкзаком на плече, скрывшим с глаз роскошною гриву. Крикнула через плечо: — Спасибо! — коротко махнула рукой на прощание, сверкнув алебастровой белизной.

Эдди смотрел, как она тает в сумерках, силуэт затуманивается, расплывается, наконец, исчезает. По пути к дому никак не мог отделаться от ощущения, что влип во что-то очень нехорошее.

Мередит Митчелл увидела автопоезд, отъезжавший от поворота на Бамфорд. Сердито сверкая красными глазами задних огней, он с ревом умчался в сгущавшуюся тьму опустевшей пригородной дороги. Интересно, зачем останавливался? Может, водитель сбился с пути, растерялся, решил свериться с дорожной картой. Может, вылезал в кусты по естественной надобности.

Она позабыла об этом, свернув к Бамфорду в приподнятом настроении. Последний отрезок на пути домой. Покинув свой офис в министерстве иностранных дел, она выступала в качестве инструктора на недельных курсах, любезно устроенных на просторах Южного Даунса. Теоретически курсы кончаются завтра, в пятницу, во время ланча, чтобы все присутствовали — ученики и преподаватели, — а потом уж разъехались в разные стороны по домам. А фактически разбежались в четверг, нынче вечером.

Мередит присоединилась к исходу, не видя особого смысла оставаться на своем посту, как обреченный страж у ворот Помпей. Немногочисленная аудитория, готовая ее слушать в пятницу утром, с откровенным облегчением выслушала предложение продлить нынешние занятия на полчаса — вполне достаточно, чтобы разобраться с оставшимися вопросами, — и на этом покончить.

Перед отъездом она позвонила Алану, известила об изменениях в расписании. Условились, что поедет не к себе, а к нему. Он постарается освободиться пораньше и встретить. Они откупорят бутылку вина, приведут в порядок мироздание.

Радость от окончания курсов и предвкушение вечера умерялась фактической необходимостью вести машину в вечернее время. Ночью лучше — фары ярко освещают дорогу, свет и тьма четко разграничены. А в сумерках свет фар соперничает с остатками гаснущего дневного света, обочины утрачивают форму, наполняются антропоморфной жизнью. При этом всегда вспоминается сцена из «Волшебника из страны Оз»,[1]когда Дороти хочет сорвать яблоко с дерева у дороги, а ветка постоянно отдергивается.