— Извини, — беспомощно вымолвил он. — Хочешь чего-нибудь?

— Смерти…

— Аспирину?

— Нет… уходи… спасибо…

Эндрю тихо закрыл дверь, пошел обратно по скрипучей дубовой лестнице. В доме стоит застывшая теплая тишина. Ему часто кажется, что в наступающих в старом доме сумерках время как бы зависает. Словно духи всех проживших земную жизнь под этой крышей выплывают из деревянной резьбы в заветный час, обмениваются байками о давних авантюрах и несчастной любви, горько жалуются на собственную смерть, забавляются, критикуя нынешних жильцов. В припадке барочной фантазии Эндрю гадал, что будет, когда он в один прекрасный день вольется в их ряды. Возможно, устроит излюбленную засаду вон там, у резной балясины в конце лестничного марша, наблюдая, как его преемники бегают вверх-вниз, невидимо и неслышно потешаясь над ними. Предположительно после смерти придется развлекаться как можешь. Вероятно, возможности ограничены.

Через полтора года ему стукнет пятьдесят. Большая пятерка с нулем маячит неприятно близко. Не столько огорчает, сколько пугает. Страшновато приходить к пониманию чокнутых стариков, которые непрестанно ворчат на современную молодежь. В действительности злятся на то, что сами уже не молоды. Не Джордж ли Бернард Шоу сокрушался, что молодость напрасно дана молодым? Вроде он. Хотя любой мужчина, отрастивший такую бороду и расхаживающий в бриджах, давно чужд молодежным забавам.

Эндрю задержался у подножия лестницы, позволил себе на мгновение тщеславно вглядеться в собственное чисто выбритое отражение в зеркале. Никогда не был красавчиком. С годами немножечко прибавил в весе, но это лишь добавляет солидности, создает ауру преуспевающего мужчины. По его мнению, он не так плохо выглядит. Некоторые сверстники смотрятся гораздо хуже. Бывшие божественные юноши лишились волос, талий, сексуального драйва.

«Без зубов, без глаз, без вкуса, без всего».

— Правильно говоришь, Уильям, старый сукин сын, — пробормотал Эндрю, подмигивая в зеркало. — Но пока еще не про меня, а?

В последний раз одобрительно кивнув своему отражению, он почувствовал укол вины — не за то, что поймал себя на пустом самолюбовании, а за то, что забыл о жене. Красуется перед зеркалом, когда бедняжка лежит на одре страданий. Мигрень — поистине адская мука. Обрушилась без предупреждения. Должно быть, Карла что-нибудь съела. Обычно так и бывает, хотя не всегда. Обедала сегодня в Лондоне в какой-то писательской забегаловке, вернулась бледная, с первыми признаками надвигающейся боли и тошнотой. С жалобным воем обругала «проклятый шоколадный мусс», с трудом поднялась наверх, свалилась на кровать, с тех пор так и лежит.

Он часто испытывает уколы вины из-за Карлы, утешаясь мыслью, что она весьма успешная самостоятельная женщина. У нее своя профессиональная жизнь, которая принесла ей почти повсеместную известность, скучать определенно некогда. Правда, иногда возникает сомнение — вдруг счастливая и удачная жизнь вместе с ним, о которой она всегда искренне мечтала, не удалась обоим?

Эндрю, подобно многим, в сущности, самым обыкновенным мужчинам, жаждал путешествий и приключений, опасностей и риска. Фантазии глупого книжного мальчика превратились в умные игры взрослого человека.

В среднем возрасте впервые послышался разочарованный шепот неудобоваримой правды. Фантазии так и остались фантазиями. Не сделано ничего такого, чего до него не делали другие. Он двигался по дорожке, протоптанной бесчисленными поколениями серых мужчин. И где-то на дороге между фантазией и реальностью совершил по отношению к Карле чудовищную несправедливость.

Впрочем, совесть довольно легко успокоить. Они женаты двадцать пять лет, черт побери! Нельзя сказать, что брак не удался. Среди друзей и знакомых четверть века супружества считаются рекордом.

Итак, дом и вечер в его распоряжении. До возвращения в Брюссель три дня. За эти три дня необходимо решить неотложные насущные проблемы. Беда с долгосрочными обязательствами заключается в том, что когда они, наконец, неизбежно заканчиваются, никто не знает, что делать дальше. Сложность положения потрясает, почти убивает. Всегда тяжело было не иметь возможности выплеснуть переживания, с кем-нибудь поделиться, а теперь, через столько лет, еще тяжелее и горче.

Совесть снова вмешалась без спроса, напомнив, что сожаления в данном случае умеряются облегчением. То, что в молодости не составляло труда, теперь превращается в геркулесовы подвиги. Кроме секса, поспешно оговорился он. Впрочем, это увертка. Перечитывая историю жизни, не перескакивай через строчки. Единственное, чего никогда не хотелось, сказал он себе, как все эгоисты, это огорчать Карлу. Всегда изо всех сил старался не причинять жене боль.

Чувствуя себя вполне добродетельным, Эндрю пришел на кухню, включил электрический чайник. В голове неслись одна за другой отрывочные мысли, как неоновая реклама на уличных щитах: налить чашку чаю, посмотреть телевизор, заглянуть в газету, лечь в постель. Лечь в другой комнате, оставив бедняжку Карлу страдать. Стыд и позор.

Пока чайник что-то сам себе нашептывал, Эндрю подошел к окну, глядя в черный сад. Забавно, что в доме, согласно традиции, есть привидение. Не внутри, а снаружи. Он его ни разу не видел.

Разумеется, поденщица миссис Флак рассказывает бесчисленные легенды о тех, кто видел. С ней самой однажды был случай, когда она помогала поставщикам готовиться к званому ужину. Обычно она работает только с утра до середины дня, но к своей кухне относится ревностно и предпочитает присматривать за поставщиками, мрачно и несправедливо заявляя, что они обязательно что-нибудь разобьют или заинтересуются серебряными ложками — с чужими никогда не знаешь. В тот вечер она вышла выбросить объедки после первого блюда и ощутила холодок на шее, стоя у мусорного бака в сгущавшихся сумерках.

«Я поклялась бы, мистер, позади меня кто-то стоял, настоящий, как мы с вами. Оглянулась в полной уверенности, что увижу. Что вы думаете? Ничегошеньки! Только ясное предчувствие беды и горя. Не могу объяснить».

Эндрю мог. Миссис Флак испробовала вино. Вечер был тяжелый, поставщиков винить не в чем.

Видно, он проявил недоверие, поскольку миссис Флак ощетинилась и объявила, что «очень многие видели бедную девочку». Бедная девочка в пуританском платье — эхо бурной истории Тюдор-Лодж. Нынче в Бамфорде, насколько известно, пуритан маловато. Ничего удивительного, что призрак в отчаянии бродит вокруг.

Эндрю фыркнул, отвернулся, налил чаю, поставил чашку на поднос, добавил треугольный кусок фруктового торта, чувствуя себя школьником, залезшим в копилку, и приготовился пойти в гостиную.

Но тут кто-то стукнул в кухонную дверь.

Он удивленно поставил поднос. Что за чудеса? Может быть, стукнул не кто-то, а что-то — горсть листьев, подхваченных ветром. Уже поздно, визитов не ожидается, в любом случае люди идут к передней двери.

Стук повторился. За дверью кто-то есть. Возможно, у передней двери темно, и посетитель направился к черному ходу, видя свет на кухне.