тут же обступили лорда Уолеса, преподнеся господину дорожный костюм из качественного сукна, полученного из мягкой шерсти тонкорунных овец. Старый де Кран, после отбытия Гильдарта в Эль-Эменталь, по любому поводу надевал самые дорогие одежды, будто ждал, что каждый новый день может оказаться последним.

Вассалы шептались, что властитель Лоэринга потерял былую хватку. Предательство любимого сына, отлучение от Великой Церкви и потеря десятка торговых судов, потопленных ашахитским пиратом Хаттабом Рыжим, могли кого угодно выбить из колеи. Впрочем, о личной заинтересованности лорда де Брезе, старик оказался не так уж неправ.

Не смотря на обиду и желание вернуть утерянные земли, Ноа опасался лишиться и того, что осталось. Лояльность барона Ветэро, присягавшего напрямую дому де Кран, в случае брака с дочерью лорда де Надорс, ставилась под вопрос. Из-за этого союза город Вильдере оказывался зажатым между двух огней. Заговорщики, в случае войны, могли с легкостью разорить феод и даже взять город до прихода войска лорда Уолеса. Если тот вообще соблаговолит созвать знамена.

– Старый упрямец непреклонен? – здоровенный мужчина с черными волосами, свисавшими до плеч, держал по уздцы крепкого коня каурой масти с белыми бабками. Он приветствовал маршала, зашедшего в конюшни. Все лошади уже находились во дворе замка, потому мужчины оказались наедине.

– Поедешь без сюрко? – лорд Ноа разглядывал намасленную кольчугу собеседника.

– Да. Не люблю гербы, – здоровяк скривил лицо. Он происходил из бедного рода рыцарей, присягавших на верность дому де Брезе. Маршал, оценив воинские и физические качества, приблизил рыцаря к себе. – Может тебе лучше отправиться в Вильдере?

– Отправлю туда Эву.

– Зря ты позволяешь ей баловаться с луком. Девчонке пора плодить ублюдков, а не играться в солдата, – усмехнулся Горст. – Хотя и тебе не помешало бы заделать наследника.

– Моя дочь даст фору любому юнцу, – лорд улыбнулся. Сир Горст, по прозвищу Лесистый Холм, позволял себе вольности в разговоре с господином, когда они оставались вдвоем. – Ты же знаешь, что Мишель больше не может родить. Я смирился.

– Не пойму зачем нужна жена, которая не рожает наследников.

– Может тебе самому стоит остепениться? Уже больше тридцати зим нет собственного очага.

– На что мне очаг, милорд? – Холм, не смотря на мощное тело, легко забрался в седло. – Мое дело – война. И она на десяток лет опаздывает. Поторопить ее что ли…

– Обожди! Наш властитель слабнет, думаю, что скоро вспыхнет ни одна деревня. Не даром де Надорс решил снюхаться с Ветэро.

– Тогда не оказаться бы на стороне проигравших, – Горст снова усмехнулся и отвел взгляд. – Проверю людей да отправлю парочку конных вперед по дороге, – Холм ударил в бока жеребца и направил его к выходу. Там пришлось пригнуться, припав к лошадиной шее, чтобы не задеть лбом верхнюю границу проема.

Иногда в голову лорда Ноа закрадывались мысли, что вассал, к тому же безземельный, слишком многое себе позволяет, но каждый раз де Брезе вспоминал, что связывает их не просто клятва в верности, а настоящая дружба. Сир Горст Лесистый Холм никогда не подводил, и даже более того – спас единственную дочь господина.

Тогда, во время лесной охоты, четырнадцатилетняя девушка отбилась от группы и заплутала. Она спешилась у реки, чтобы напиться воды, но оказалась на территории бурого медведя, который не ел несколько недель и не собирался упускать счастливый случай. Кобыла, почуявшая опасность, вырвалась и скрылась в чаще. Эва осталась одна. Если бы сир Горст не подоспел и не сразился с хищником, лорд Ноа мог бы вполне оказаться бездетным. За этот подвиг, при котором здоровяк получил множественные глубокие порезы, господин наградил рыцаря рослым берене́йским скакуном каурой масти. Хотя за спасение дочери сюзерена Холм ожидал более существенной награды – земельного надела, но дареному коню в зубы не смотрят.

Рыцари собирались у ворот замка. На ветру реяли знамена приглашенных на свадьбу аристократов. В начале процессии, как и полагалось, расположился знаменосец сюзерена. На древке копья плясала желтая материя с золотистыми кисточками на конце. Дубовый щит с перекрещенными булавами. Следом знамя лорда де Брезе – две башни с черным перекрестием на алом фоне. Потом шли вассалы пониже статусом.

Барон Сезар де Тоси, впервые оказавшийся в Порте-Грэртон в качестве главы дома, с гордостью любовался на пять красных яблок, расположенных поверх синего фона с черным орнаментом. Его земли славились яблочными садами, плоды которых подавали на стол самому Императору Тамора. Он, сидя на гнедом, подставлял узкое, еще совсем мальчишеское лицо, под свежий морской ветерок, дующий из порта. Жидкие усики шевелились, издалека походя на кучку мелких мошек.

Знаменосец барона Сен-Ри, владельца поселения Кюрен, прислонил знамя к деревянной ограде конюшен и нагло щупал дворовую девицу. Господин всыпал оруженосцу подзатыльник, и тот под дружный хохот свидетелей спешно занял место в строю и поднял древко к небу. Его герб делился на четыре квадрата: два белых и два зеленых с золотыми полукольцами. В середине находились красные щиты с рисунком черного трилистника.

Барон Маре́, властитель лесного поселения Амони́, ехать на свадьбу отказался, сославшись на состояние здоровья. Оно действительно оставляло желать лучшего. Старику Корвину исполнилось восемьдесят восемь зим, он оглох и плохо ходил, потому никто не усомнился в его немощи. Пожалуй, только Дерден мог бы, так как приходился барону Маре дальним родственником и по опыту знал, что старик хитер как лис и осторожен как суслик.

Процессия больше часа ожидала сюзерена. Люди роптали, кони фыркали, но лорд де Кран не торопился. Он направился в покои жены, которая заканчивала принимать горячую ванну из молока с пышными лепестками алых роз. Уолес шикнул на служанок и те покорно выбежали за двери.

Покои леди Зинат ярко освещало солнце. После свадьбы она потребовала, чтобы оконные проемы ее спальни расширили. Девушка, прибывшая из Ошиосса, любила солнце и жаловалась на холодные стены замка. Тогда каменщики сделали окна в человеческий рост. Лорд старался к ним не подходить, опасаясь случайно выпасть, а вот Зинат постоянно требовала распахивать настежь рамы.

Медная ванна, начищенная до блеска, находилась у окна на небольшом постаменте. Входящий сразу цеплялся за нее глазами. Слева стояла большая кровать с красными перинами и кристально белым, воздушным балдахином. Узорчатые ковры, покрывавшие стены, скрыли весь серый, неприветливый и грубый камень. На против кровати висела картина с силуэтом города Кару́т в лучах заходящего солнца. Его Уолес заказал из Ошиосса, стремясь отблагодарить супругу за рождение сына. Четыре резных шкафа с