недобрый странный блеск в глазах. Впервые ей попался человек по-настоящему уязвимый. Он даже сам открылся ей, показал свою незащищенность. Какое-то мгновение она еще колебалась, потом дурные чувства перевесили.

— Потому что я капризна, непостоянна, никому не верна, К тому же, я дорогая женщина, и то, что вы влюблены в меня, ничего не меняет. Что вы можете мне предложить?

Он, в бешенстве, поднялся:

— Черт возьми, вы нарочно хотите казаться хуже! Я же знаю…

Он намекал на то, что с Фердинандом дело обстояло иначе — от него она ничего не требовала. Адель сказала:

— Ну, хорошо, положим, денег мне ваших не нужно. Но…

— Ничего больше не хочу слышать! Нет ничего такого, что остановило бы меня!

— Даже ваш брат? О, монсеньор, не кажется ли вам, что с моей стороны было бы некрасиво, уступи я вашим домогательствам?

— Моим домогательствам? Господи Боже! Адель, вы не можете так говорить. Мои ухаживания — это больше и лучше, чем просто какие-то домогательства. Ради вас я распрощаюсь с графиней де Легон навсегда и не испытаю ни малейшего сожаления.

— Вы уверены?

— Больше, чем уверен. Ну, а вы сами, Адель? Помните бал в Опере? Я не слепец, я понял, чего вам не хватает. Вы ждали меня! Вы были рады, увидев меня сегодня! Разве не так?

— Нет, совсем не так. — Глаза ее смеялись. — С чего вы взяли? Какая самонадеянность! И какое пренебрежение к брату!

— У вас с Фердинандом все кончено, черт побери, я это знаю!

Он в бешенстве обломал ближайшую ветку. Адель, так и не давая герцогу Немурскому понять, серьезно ли ее сопротивление — было ведь так забавно держать его в неведении, произнесла:

— Все равно, это будет некрасиво…

Станут говорить, будто я поклялась заполучить всех братьев Орлеанов до единого, включая даже герцога Монпансье[1], которому всего десять. К чему мне такая слава?

Ее загадочная, исчезающая улыбка, изящно наклоненная голова, длинная, словно выточенная шея с завитками локонов, каждое движение, каждый взгляд — все было продумано и рассчитано на того, чтобы очаровать собеседника. Был август. Адель в белом легком платье, с ее золотистой кожей и сочными алыми губами, была словно создана для фона, на котором кокетничала, — для этого парка, цветущих кустов амаранта, синего летнего неба. Скользнув еще раз по Филиппу чуть насмешливым взглядом, она, не приглашая его следовать за собой, молча пошла по тропинке, ведущей к берегу Уазы, — там, внизу, все дышало речной влагой. Филипп, хотя и пребывал в крайне неясном положении, не мог оторвать глаз от того, как она шла, как струились прозрачные пышные юбки вокруг ее длинных ног, как покачивался стан; и он пошел следом за ней, ослепленный, одурманенный, так, как олени идут за важенкой.

Минуту спустя он уже был рад, что оказался возле Уазы. Здесь, у реки, как он полагал, сама природа должна была действовать против Адель, звать к наслаждению, опьянять, ломать сопротивление. Казалось, Адель действительно поддавалась обаянию летнего вечера: она стояла очень прямо, обхватив локти руками, ноздри ее чуть раздувались, будто от волнения, глаза были устремлены вдаль, туда, где зеленое, цвета яшмы небо было подернуто бледно-розовыми облаками и на его фоне проступала далекая линия холмов.

— Адель, — шепотом произнес он ее имя.

Она не ответила. В высокой траве перекликались кузнечики, а чуть дальше, в приречном тростнике, хором квакали лягушки. Солнце пряталось за горизонт, небо постепенно меняло свой цвет из зеленого на сизовато-серый. Помедлив немного, Филипп ступил шаг вперед, и его рука не слишком смело, но очень нежно обвила талию Адель.

Она не сопротивлялась, лишь искоса взглянула на него, чуть повернув голову, в зеленом взгляде мелькнуло лукавство. Не в силах остановиться, чувствуя своей рукой, какая она гибкая и податливая, и надеясь, что его не остановят, Филипп принялся целовать тонкую изящную шею, чуть отогнув муслиновые оборки. Его затуманенный взгляд проникал ниже, угадывая очертания упругих полукружий грудей. Адель, ни вздохом, ни словом не поощряя его, но и не останавливая, запрокинула голову. От горячих губ Филиппа по телу плыли теплые волны. Его язык проник в ухо, стал ласкать так нежно и жарко, что сладкое томление разлилось под ложечкой, и на какой-то миг она ощутила себя как в тумане.

Одна рука Филиппа отводила в сторону тяжелую волну ее волос, вторая медленно, словно завороженная, ползла с талии вверх и, наконец, забравшись за корсаж, сжала левую грудь, мягко нажала на сосок — следовало признать, что этот молодой человек терпелив, чуток и весьма страстен.

Впервые за все объятие Адель повернула голову, оказалась к принцу в профиль. Филипп, уже долго ждавший этого движения и тосковавший по ее рту, обнял ее сильнее, почти прижал к себе. Их лица были сейчас совсем близко, их дыхания почти сливались, они балансировали на очень тонкой грани, всего миг оставался до горячего поцелуя, которого хотели оба, но Адель словно дразнила его, словно ни на что не решалась, тогда, решив проявить твердость, Филипп сам подался вперед, чтобы завладеть этими розовыми соблазнительными губами, чувственный изгиб которых сводил его с ума. В самый последний миг Адель отшатнулась, не позволив ему этого.

— Почему? — прошептал он, изо всех сил стараясь быть терпеливым.

Она разомкнула кольцо его рук, неспешно поправила платье.

— Потому, что мне так хочется, Филипп… Мне.

— Но почему?

— О, мой дорогой принц, как бы нам обоим ни хотелось, мы не должны скверно относиться к вашему брату.

Филипп так и не понял, шутит ли она, издевается или говорит серьезно. Она исчезла, скрылась среди деревьев, так ничего и не объяснив.

Герцог Немурский в бешенстве ударил ногой по пню, торчавшему из земли. Что это за женщина? Чего она хочет? Почему отказывает ему в том, что, по слухам, позволяет многим? Или, может быть, не отказывает, а просто смеется? В любом случае, желание владеть ею вошло в его кровь и плоть. Филипп поклялся, что не оставит дела, пока не добьется своего. Он давно понял, что она чувственна, а кто может удовлетворить ее чувственность здесь, в Компьене, если с Фердинандом она разошлась, а князь стар и болен? Надо сыграть на этом. Надо, черт возьми, не то она станет его проклятием… фантомом, который вечно будет посещать его по ночам.

Любви Филиппа добивались многие женщины: отчасти потому, что он был сын короля, но и потому, что он имел известность как хороший любовник. Ему было странно поведение Адель. Не приезжая к ней в течение месяца, он думал, честно говоря, слегка