нос. Управление плантацией казалось мне захватывающим делом, к тому же тут нашлось применение моим познаниям в ботанике и садоводстве, приобретенным еще в детстве на Антигуа, – они оказывались весьма кстати всякий раз, когда речь заходила о выращивании зерновых культур.

Я торопливо полила рассаду на подоконнике – росточки вечнозеленых дубов, подарок от нашего ближайшего соседа, ботаника-любителя мистера Дево, – а затем поспешила на первый этаж.

– Элиза! – грянул голос моего отца, когда я подходила к открытой двери его кабинета.

Отец расхаживал перед простым походным столом – всегда его предпочитал полированному бюро красного дерева, которое мы приобрели, высадившись в Чарльз-Тауне[1]. Он был полностью одет для прогулки. Каштановые волосы, седеющие на висках, были навощены, но растрепались; над бровями пролегла незнакомая мне тревожная складка.

– Папенька… – начала я и быстро поправилась: – Полковник… сэр.

Недавно я немало его позабавила, объявив, что уже слишком взрослая, чтобы обращаться к нему так же, как моя младшая сестрица Полли. Однако почин мой, судя по всему, он одобрил. Его манера общаться со мной действительно немного изменилась, сделалась более похожей на компанейскую, даже дружескую, чем на ту, что свойственна главам семейств по отношению к своим отпрыскам. И я дорожила этим новым проявлением уважения с его стороны, не позволяя себе переходить границы. Отец был честным человеком и старался держать обещания, а потому мы, дети, рано уяснили, что ни при каких обстоятельствах не стоит испытывать его терпение.

– Вы уже позавтракали? – спросила я.

Он рассеянно кивнул:

– Да-да… Вчера по пути в город я встретил нарочного, скакавшего к нам. Он вручил мне повестку.

Я сглотнула:

– Повестку?

– Я должен вернуться на Антигуа.

– Неужто пора?

– Боюсь, что так. К концу месяца мне надо быть там. Я надеялся провести здесь побольше времени, пока вы не обустроитесь на новом месте и пока не станет ясно, что твоя матушка идет на поправку. Однако теперь я опасаюсь, как бы ей не стало хуже.

Я закусила губу. В действительности морские ветра грозили усугубить маменькины мигрени и уныние. В этом отношении мы с ней были полными противоположностями. Я всегда недоумевала, отчего это мой деятельный, бурлящий жизнью отец счел разумным заключить брак с такой особой. Впрочем, нельзя не признать, что она была красавицей, но папенька ведь ценил в людях иные качества – он сам не раз мне в том признавался, и не без пылкости, особенно перед тем, как они с маменькой отправили меня учиться в Англию. Тогда я провела некоторое время в разлуке с ними, и единственными моими близкими людьми были наши друзья Бодикотты in loco parentis[2]. Мои младшие братья Джордж и Томми жили с ними с тех пор, как настала пора отдать их в школу.

– И что же будет с местными плантациями, когда мы вернемся на Антигуа? – спросила я. – Вы доверите вести дела приказчикам?

Папенька развернулся, чтобы взглянуть на меня. Одной рукой он потирал подбородок, другой рассеянно поигрывал завязками на воротничке и несколько мгновений смотрел на меня так пристально, будто я была тайной обладательницей ответа на некую загадку мироздания. Затем он протяжно вздохнул и развел руками:

– Своим вопросом, Элиза, ты только что помогла мне принять чрезвычайно важное решение.

Ему не потребовалось объяснять мне, что в решении этом он рассчитывал утвердиться окончательно и бесповоротно еще до того, как матушка встанет с постели.

Мысль о том, чтобы вернуться на остров Антигуа, тонущий в изумрудной листве, окруженный прозрачно-голубым морем, и освежить воспоминания о моем друге детства, чернокожем Бенуа, мне вовсе не претила. Познания Бена о растениях разожгли во мне страсть к ботанике. Я скучала по нему, мне часто его не хватало, пока я обвыкалась с жизнью на новой плантации и тщилась узнать получше неведомые земли.

В этом смысле возвращение на Антигуа или даже в Англию было довольно заманчивым, а вот свадьба с каким-нибудь добропорядочным молодым лейтенантом из старинного британского рода во исполнение ожиданий со стороны общества меня отнюдь не прельщала. Но именно такая судьба и была мне уготована по приезде на упомянутые территории.

Я внимательно вгляделась в отцовские глаза, а затем обратила внимание на его одежду и на беспорядок, царивший на рабочем столе.

– Неужто вы не спали всю ночь, сэр?

– Не было времени. – Он торопливо шагнул к выходу. – Идем, Бетси… – Закашлялся и поправился, качнув головой: – Элиза. – Отец знал, что мне не терпится избавиться от детского уменьшительного имени. – Идем, тебе нужно позавтракать, а потом нам предстоит съездить на плантации Гарден-Хилл и Уаккамо, потолковать с приказчиками.

– Стало быть, я еду с вами? – Негоже было проявлять ликование по поводу того, что меня допустили до «мужских дел», поэтому я постаралась говорить сдержанно.

Далее я последовала за отцом в обеденный зал, где выбрала себе на завтрак из расставленных на буфете блюд вареное яйцо и немного холодной копченой рыбы.

Отец отодвинул для меня стул и сам уселся во главе стола.

– Скажи-ка, Элиза, тебе ведь здесь нравится? Мы, конечно, надеялись, что климат в колониях на континенте будет более умеренным, чем на островах, и благоприятным для твоей матери. Что ж, увы… – Он грустно улыбнулся. – Не слишком-то здешняя погода ей помогла.

– А мне здесь очень нравится, – ответила я надлежащим образом, гадая, что же еще он собирается мне сказать, и добавила на всякий случай: – Люди в городе весьма приятные.

На самом деле больше всего удовольствия мне приносили прогулки с папенькой по нашим землям и его размышления вслух о плантации, о том, какой она может стать в будущем. Медленно, но верно новый мир с его напоенными влагой призрачными мхами и солоноватыми топями, где под гладью стоячих вод таились небывалые чудища, наблюдавшие за нами, проникал в мои сны, и его таинственный, сверхъестественный дух просачивался в мое сердце.

На островах Вест-Индии наши владения были невелики и почти полностью засажены сахарным тростником – каждый клочок земли там служил насущным нуждам. Здесь же, в континентальных колониях, я, как и папенька, видела куда больше возможностей. Местная земля хорошо плодоносила, и я уже представляла себе, как буду выращивать на ней все, что заблагорассудится – дыни, апельсины, маниоку, кунжут…

Плодородные наделы на берегах залива Уаппу-Крик, всего в шести милях по воде от Чарльз-Тауна на полуострове, папенька унаследовал от своего отца. К собственности прилагались небольшая группа рабов и не такая уж малая задача осиять фамильное имя не только воинской славой, которую мог снискать папенька на королевской службе. «Эту оказию никак нельзя было