встаю на ватные ноги. Прихожу на несколько секунд в себя на лестнице, и мне чудится смех свекра. Его шутки были добрыми, пусть не всегда смешными и понятными, и он часто смеялся за других.

До меня доходит, что виски, которое распечатал Гордей, принес Вячеслав Дмитриевич со словами “ты же любишь всякую такую бурду”.

— Гордей, — шепчу я, и пытаюсь открыть дверь, но она заперта.

— Не утруждайся, Ляль, — следует мрачный и тихий ответ. — Дай мне побыть одному.

Я в полной растерянности.

Могу ли я сейчас оказать поддержку Гордею?

Он любил отца, и у него с ним были хорошие и близкие отношения. И, как жена, я должна сейчас быть рядом, чтобы разделить беду.

Но вместе с тем я обманутая жена.

— Гордей…

— Я хочу побыть один, Ляль. Оставь меня.

— Ты хочешь, чтобы с тобой была другая женщина сейчас?

Вопрос выходит одновременно циничным и отчаянным.

— Если я скажу да, то ты оставишь меня?

Глава 2. Будет нелегко

— Мам, — Лева касается моего плеча, — мам…

— Мама, — с другой стороны шепчет Яна.

— Вы уже дома, — приглаживаю волосы ладонью и опять ухожу на несколько секунд в отупение.

— Ма, — Лева заглядывает в лицо.

Я ведь до разговора с Гордеем думала над тем, как мне придется говорить о разводе, а сейчас я должна сказать о смерти любимого дедушки, который пел нашим детям колыбельные, рассказывал сказки, брал на рыбалку и играл в прятки.

И все это не отменяет измен Гордея, который заперся в кабинете.

Смерть любимого деда и развод? А не многовато ли потрясений для нашей семьи? Для наших детей?

— Папа дома, да? — спрашивает Лева и встает на ноги.

Я хватаю его за руку и поднимаю взгляд.

— Да… Дома… — выдыхаю я. — Дома.

— Что случилось?

Вздрагиваю, когда со второго этажа раздается грохот. Лева хмурится, и все затихает.

— Мам, — сипит Яна. — Вы с папой поссорились?

Как сказать четырнадцатилетнему мальчику и двенадцатилетней девочке о смерти близкого человека?

И тут никак не поможет пример с хомяком, которого родители обычно заводят, чтобы познакомить детей со смертью.

Фигня это все.

— Папа в кабинете, да? — Лева медленно вытягивает руку из моего вспотевшего захвата.

— Он заперся там.

— Почему?

Мне кажется, что я сейчас сама грохнусь с сердечным приступом под ноги сыну.

— Дедушка…

Лева хмурится сильнее.

— Дедушка Слава… умер, — едва слышно отвечаю я.

Молчание.

Молчание, в котором останавливается время, потому что мозг отказывается воспринимать реальность.

Но эту поистине гробовую тишину нарушают тяжелые шаги по лестнице.

— Пап, — Лева оглядывается, а Яна в жмется ко мне испуганной мышкой.

Гордей заходит в гостиную. Он снял пиджак, галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки. На щеках — красные пятна опьянения.

— Дедушка умер.

Его взгляд не фокусируется, и он смотрит будто сквозь нас мутным взглядом.

— Па… — шепчет Лева и делает шаг.

Он сглатывает и решительно подходит к Гордею.

— Иди сюда, — хрипит Гордей и рывком привлекает к себе нашего сына.

Прижимает к себе, тяжело выдыхает, и Лева вздрагивает. А когда всхлипывает, то и Яна не выдерживает.

В слезах кидается к ним.

А я за всем этим просто наблюдаю, и не знаю, какая роль должна быть сейчас мне отведена.

Я понимаю, что сейчас нужна детям, ведь им надо пережить горе, но между мной и Гордеем — его измены и слова о разводе.

Я должна сейчас встать и разделить объятия, которые закроют детей от беды. Это сейчас куда важнее измен и моей женской растерянности.

Я встаю, подхожу и обнимаю Леву и Яну, которые уже ревут в грудь Гордея, а у него глаза как были пустыми, так и остались.

— Мы должны поехать к маме, — глухо говорит он. — Ее нельзя оставлять одну.

— Да, конечно… — тихо отзываюсь я, не особо осознавая свои ответы. — Да…

Наши взгляды пересекаются, и в глазах Гордея я вижу черную тоску, которая растеклась в нем бездной.

— Тебе придется сесть за руль.

Яна в слезах разворачивается ко мне и вжимается заплаканным лицом в мою грудь. Я ее обнимаю слабыми руками, продолжая всматриваться в глаза мужа.

И в горе, и в радости, да?

— Почему? — Яна всхлипывает, и ее плечи ее дрожат. — Почему? Дедушка…

— Да, я сяду за руль, — киваю. — Сяду, конечно…

Пережить смерть и похороны дедушки Славы, а потом уже поднять вопрос о разводе.

Так будет правильно?

Да?

Или добить детей новостью об измене отца, разодрать их душу в клочья и отказаться от семьи Гордея?

От свекра, с которым мы не раз готовили ужины и часами болтали о всякой ерунде.

От свекрови, которая старалась быть мне в первую очередь подругой.

Она имеет право прожить потерю любимого мужа в кругу семьи и в надежде, что все будет хорошо.

— Так, милые, — целую Яну в макушку, — поехали к бабушке.

Наши взгляды с Гордеем вновь на секунду встречаются.

— Я своим еще не звонила… — едва слышно отзываюсь я.

— Я позвонил.

— Да?

— И, видимо, твой телефон на беззвучном, — устало кивает в сторону дивана.

Я оглядываюсь. На диване светится смартфон фотографией моего отца.

— Так… Давайте в машину, — мягко толкаю Яну к Гордею, а сама в каком-то полубреду шагаю к дивану.

Подхватываю телефон, и принимаю звонок.

— Ляль… —тихо говорит папа, — Господи… мы же со Славой вот только с утра говорили… — его голос срывается в шепот, — договорились о шашлыках на выходных… Ляль, Гордею будет нелегко… Всем будет нелегко.

Глава 3. Я тут сам справлюсь

Гордей принимает слезы матери, но у самого ни слезинки.

Его отец умер у него на руках, а он ничего не мог поделать.

— Как же я теперь, — воет Алиса в его грудь, а он в ответ поглаживает ее по спину и смотрит перед собой.

— Мам, все будет хорошо.

А в его кармане вибрирует телефон. Уже раз в пятый.

Женская чуйка подсказывает, что это не родственники или друзья со знакомыми.

Гордей все же выуживает из кармана телефон, кидает беглый взгляд на экран и затем смотрит на меня.

Я права.

Он касается экрана, сбрасывая звонок, и