выключает телефон, который затем отбрасывает в сторону.

— Я хочу уйти за ним, — шепчет свекровь. — Я не хочу жить без него.

— Не говори так, — отвечает Гордей и смотрит мимо меня.

Яна и Лев спят наверху, и мне надо к ним.

— Ляль, — Алиса отстраняется от Гордея.

Страшно смотреть в лицо женщины, которая потеряла любимого мужа. От этого взгляда, который умоляет о том, чтобы хоть кто-нибудь притупил боль в душе, зябко.

— Мне так жаль, — сажусь рядом и сжимаю ее ладонь. — Я… мне очень жаль.

И большего я не могу сказать.

И не потому, что я черствая. Просто не существует в мире тех слов, которые могут прогнать страх и скорбь. Только время поможет.

Я обнимаю свекровь, которую вновь рвут рыдания.

— Как же я теперь? Как же мы теперь?

И этот вопрос я сама себе тоже задаю.

Гордей встает, закатывает рукава, а затем сжимает переносицу на несколько секунд. Сглатывает и говорит:

— Я заварю чая.

Он уходит, и Алиса провожает его отчаянным взглядом. Из глаз по красным щекам текут слезы:

— Как же… Боже… Бедный мой мальчик.

Прячет лицо в ладонях, и ее начинает трясти. Я накидываю на ее плечи, и увлекаю на подушки дивана.

— Увидеть смерть отца… — сипит свекровь. — Господи…

А я не знаю, что мне ответить.

Да, это жесть.

Тут не поспоришь, но у меня нет теперь такой силы, чтобы поддержать Гордея. Да и нужна ли ему эта поддержка, учитывая, что у него есть любовница?

— Иди к нему, — обессиленно шепчет Алиса, покачиваясь из стороны в сторону. — Ты должна быть рядом с ним, Ляль. Ты ему сейчас нужна. Иди, — она со слезами меня толкает в спину. — Не оставляй его одного…

Прикусываю щеку со внутренней стороны до боли и встаю.

Через пару минут я захожу на кухню, закрываю за собой дверь и приваливаюсь к стене, глядя на спину Гордея, который стоит у окна, опершись руками о столешницу и опустив лицо.

Ему больно.

Увы, горизонтальные игры на стороне никак не отменяют того, что отец у него был хорошим человеком.

И измены не лишают мужчин скорби по отцам.

— Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я была тут.

— Замолчи, Ляль. Не сейчас, — шипит он. — Я тебя очень прошу. Я понимаю, столько красивых и оскорбительных эпитетов в мою сторону не сказано, но для них не время.

Резко разворачивается ко мне и черными глазами смотрит на меня, спрятав руки в карманы:

— И все это хрень собачья, ясно? И я не могу сейчас требовать от тебя того, чтобы ты придержала в себе скандал. Если тебе так хочется, то вперед. Давай.

— Это и для меня трагедия, Гордей.

Молчит. И его верхняя губа дергается от перенапряжения.

— Но ты не можешь ждать от меня, что я…

— Я ничего не жду, Ляль. Мне отца хоронить. И знаешь, сегодня у меня вообще были другие планы.

Не будь правды о его изменах, я бы подошла к нему, обняла и забрала бы частичку его горя себя. Мы бы постояли в тишине, которая бы пообещала, что вместе пройдем это испытание.

Однако…

Впереди нас не ждет смирение с жестокой реальностью и осознание того, что мы есть друг у друга.

Ложь Гордея отложена в сторону, как и разговор о ней, и мы стоим по обе стороны от пропасти.

И вместе с этим в мою душу проскальзывает скользкий червячок сомнения. Может, я ему сейчас нужна, и, отказываясь протянуть руку, я творю большее зло, чем он?

Я делаю неуверенный шаг.

Обнять и спасти?

Гордей разворачивается к ящикам, которые открывает, и ищет, вероятно, чай.

Он понял, что я хочу проявить к нему сочувствие, но отказался от него.

Больно.

— Я тебя поняла, — едва слышно отзываюсь я. — И чай в другом ящике. Правее.

Гордей переводит на меня взгляд, и тут у меня катятся слезы.

Наша семья в такой глубокой жопе, из которой, кажется, мы не вынырнем. И больше нет дедушки Славы, который отметит мое плохое настроение и поворчит на Гордея, чтобы тот пошел цветы купил.

Ведь мужчина должен радовать свою женщину.

— Иди к маме — Гордей открывает соседний ящик. — Я тут сам справлюсь.

Глава 4. Я не в духе

— Я займусь похоронами, — говорит папа. — И мы с мамой завтра приедем к Алисе. Как Гордей?

Я молчу и покачиваюсь в кресле на веранде под тусклым фонариком.

— А дети?

— Спят, — тихо отвечаю я. — Па…

— Да?

— Па, у него… есть любовница…

— У кого?

— У Гордея.

Молчание, а затем затяжной выдох:

— Ляль…

— Я сегодня узнала, — смотрю на свои ноги в пушистых тапочках. — Перед… перед тем, как он сказал, что… — горло схватывает спазм. — Ты понял… Мне подруга сказала, что видела его с другой.

— И ты веришь подруге?

— Он ничего не отрицал.

— Ляль…

— Я понимаю, — сипло шепчу я. — Я все понимаю, пап, надо Славу проводить в последний путь без скандалов… Просто, я не знаю, что дальше. И я не могу ответить тебе, в каком сейчас состоянии Гордей. Вот так. Он не хочет, чтобы я была рядом…

— Ляль, он не тот человек, который будет распускать сопли и плакаться в жилетку жены.

— Думаешь, в этом проблема? М? — у меня губы дрожат. — А не в том, что он хочет рядом другую?

— Хотел бы рядом другую, Ляль, то был бы сейчас с ней, — замолкает на несколько секунд и говорит. — Ляль… Я не знаю, что тебе сказать.

— Зря я начала…

— Слушай, вы обязательно об этом поговорите, Ляль… — папа тяжело вздыхает. — Я… у меня нет слов… Может, подруга врет? Подругам верить вообще нельзя.

Крепко зажмуриваюсь.

Папа потерял друга и члена семьи, и сейчас он пойдет в отрицание. И надо согласиться, что вопрос измены, развода и другого сопутствующего безумия стоит отложить.

Я все это понимаю, но страшная истина в том, что я лишена возможности прожить горе в семье с поддержкой, с верой в любовь и заботу.

И я папе рассказала о Гордее, чтобы хоть немного выдохнуть. Чтобы хоть кто-то разделил со