Там нигде нет такого тезиса, как «отсечение своей воли» в пользу наставника (не Бога, а именно наставника, как это принято в монастырях). Христос не призывает мучить себя или других нарочно ради «смирения» и «покаяния». Разве Он смирял кого-то из своих учеников, морил голодом или бил? Откуда тогда это взялось: «чем больше скорбей, тем спасительнее?»

В «Лествице» и ей подобных книгах какая добродетель для монаха считается наивысшей? Послушание. Послушник, говорится, исполнил все заповеди. Абсолютно все. Просто потому, что подчинялся во всем своему наставнику. Послушнику и молиться необязательно, все у него будет по молитвам начальства. Где такое в Евангелии? Откуда вообще это взялось? И получается, что никакие добродетели послушнику стяжевать уже не нужно, просто подчиняйся, как в армии, ни о чем не задумываясь, и попадешь в рай.

Вот и получается, что после нескольких лет жизни в монастыре такие послушные чада уже и думать разучиваются, ни одного решения самостоятельно принять уже не могут, становятся как дети, даже перестают отличать хорошее от плохого, нравственное от безнравственного. Начальству, разумеется, все это очень удобно: чем послушнее и нерассудительнее работник, тем лучше. Про все это я много писала в книге, не буду повторяться.

— Есть ли что-то в христианстве, что осталось для Вас ценным, или всё на «свалку истории»?

— А разве можно что-то такое выбрать из христианства, оставить, как полезное, а остальное выкинуть? Тут или все или ничего, по-другому невозможно. Или ты веришь, что Христос — спаситель и Бог, следуешь Его заповедям и чаешь вечной жизни, или нет, все это выкидываешь, как ненужное. У меня получился второй вариант, я в это все больше не верю.

— Как Вы думаете, вернетесь ли Вы в Церковь когда-нибудь?

— Я не знаю, зачем мне туда возвращаться. Я не чувствую ни желания, ни какой-то потребности, не скучаю по службам, вообще сейчас уже не понимаю, что это может мне дать и чем помочь.

— Вы делаете мозаичные иконы — молитесь ли? Или просто ремесло?

— Я начала заниматься мозаикой еще в Свято-Никольском монастыре, продолжила в Шаровкином монастыре. Раньше да, молилась, теперь это просто творческий процесс, интересный для меня только с художественной точки зрения.

— Вы стали совершенно индифферентны к вопросам веры, ада, рая, спасения души или просто отложили этот вопрос на полочку, решив передохнуть?

— Сейчас я думаю, что за этими терминами, которые вы перечислили, попросту ничего не стоит, кроме фантазии. Лично мне все это совсем не нужно. Не хочется больше жить в этом вечном неврозе и страхе где-то согрешить и недокаяться, пугать себя адом или утешаться предвкушением райского блаженства. Разве эти пугалки кому-то когда-то помогли вести себя нравственно? Я наблюдала скорее обратное в церковной жизни.

Даже если Бог есть, и есть Страшный Суд в итоге — что с того? Судя по Евангелию, нравственное поведение к окружающим — это все, что с нас спросят на том же Страшном суде, если он все-таки состоится. Остальные опции, необходимые верующим, вроде непоколебимой веры и покаяния чуть ли не до смерти, досочинили уже святые отцы церкви намного позже Христа, чтобы было чем шантажировать верующих и отличать их от остальных людей.

О монастыре

— Как Вы сейчас относитесь к людям, о которых Ваша книга? К игуменье Николае?

— Сестер тех монастырей, где я жила, мне очень жаль. На самом деле они находятся в психологической тюрьме. Вроде бы ты можешь уйти физически, никто не держит насильно. У некоторых есть родственники и жилье, но все равно, уйти они не могут, даже не представляют себе такой возможности. Кажется, что просто вся жизнь закончится, если уйдешь. Единственная возможность вырваться — это если происходит нечто такое, что просто выталкивает человека в мир помимо его воли. Как правило, это болезнь или конфликт с начальством. Но часто такие люди не выдерживают и возвращаются обратно или поступают в другой монастырь, потому что бывает очень тяжело адаптироваться в миру, преодолеть десоциализацию, страх, чувство вины и одиночества.

К иг. Николае я сейчас никак не отношусь. Первые месяцы после ухода из Малоярославца я только и думала о монастыре, о ней. Это была какая-то навязчивая идея, даже состояние, и днем, и ночью. Просто голова уже была приучена думать об этом все эти годы. Я постоянно анализировала свой уход из монастыря, чувствовала себя виновной в том, что оставила монашеский подвиг, искала себе оправдания, постоянно нервничала, даже до истерик, окружающим было тяжело со мной общаться. К тому же в монастыре как-то утрачиваешь постепенно способность нормально думать и связно говорить.

Постепенно все это прошло, и сейчас м. Николая для меня — просто часть всей этой РПЦшной системы, ничуть не более страшная, чем тот же Митрополит Климент (Капалин), тоже герой моей книги. Они, кстати, с ним очень похожи: тоже эта страсть к показухе, роскоши, такое же неимоверное превозношение над простыми смертными. Может быть, поэтому он ее так поддерживает во всем, особенно сейчас, после выхода книги и интервью бывшей послушницы Черноостровского монастыря Регины Шамс в «МК», где она рассказала о монастырском приюте «Отрада».[2]

В общем, м. Николая просто слилась в моем сознании со множеством таких же церковных «цариц» и «царьков», коих в изобилии расплодила сейчас система, которой они служат. А как я отношусь к этой системе в целом? Резко отрицательно. На мой взгляд, нет ничего более отвратительного и страшного в современном мире, чем эта легитимизированная форма рабства, так буйно процветшая сейчас у нас в стране.

— Как сейчас Вы относитесь к заповеди о любви к врагам?

— Сейчас я не понимаю уже, что конкретно тут имеется в виду. Каким образом нужно любить людей, творящих зло, и причем в особо крупных размерах? Не нужно с ними бороться и просто подставить другую щеку? Или класть за них земные поклоны и молиться? Я этого больше не делаю. Тогда что?

Любовь для меня — это вполне конкретное чувство, которое невозможно просто так сгенерировать на пустом месте. Если любить в этом контексте — это перестать ненавидеть, то да, с точки зрения даже психологии заповедь полезна.

Я не могу сказать, что ту же м. Николаю я ненавижу, мне ее искренне жаль, как человека, тоже пострадавшего в этой жестокой системе. Только несведущий человек может подумать, что ей живется хорошо и спокойно на этом месте. Я наблюдала совсем обратное в монастыре. Уже одно то, что она постоянно принимает успокаивающие лекарства и серьезные антидепрессанты, говорит о многом. Очень непросто постоянно лгать и притворяться. Она так же попала в зависимость от системы, как и подвластные ей монахини. Практически все лидеры подобных деструктивных сект и организаций страдают в итоге различными психическими и психосоматическими заболеваниями, и она не исключение.

— Угрожали ли Вам «большие люди»? Сама игуменья Николая или ее подчиненные?