Пока он работал, я бродил по Манхеттену, сидел в Центральном парке на траве и удивлялся, тесному переплетению неформальных молодёжных течений. Было странно видеть, что мои сверстники свободно целовались и покупали презервативы так же легко, как Кока-колу и сэндвичи, а любой человек мог присесть прямо на асфальт или ступеньки, чтобы поговорить, передохнуть, перекусить или что-то обдумать. Эти минуты пауз в бешеном ритме жизни города стали для меня откровением. Нью-Йорк спешил жить, побуждал быть мобильным и успешным, но давал передышку в любой момент времени.

Воочию город выглядел лучше и интереснее, насыщеннее и живее, человечнее и внушительнее, чем на открытках и в кинолентах. Небоскрёбы делали узкие улочки дном глубоких колодцев американского величия, но они же делали Нью-Йорк городом невероятных панорам, открывающихся с многочисленных площадок на их крышах.

Я быстро понял: Нью-Йорк — свободный, лишённый предрассудков город, а американцы — раскрепощённые, щедрые на искренние улыбки, всегда готовые помочь, непривычно открытые и счастливые люди. Однажды я увидел двух женщин топлес прямо в центре Манхеттена и застыл столбом, озираясь в поисках полицейских. И хоть девушки привлекали внимание окружающих, никто не арестовал их и даже не пристыдил. Я сфотографировал их и уже в гостинице из интернета узнал, что женщинам Нью-Йорка официально разрешено ходить по городу с обнажённой грудью.

В тот же памятный для Америки — а теперь и для меня — День независимости я сказал отцу, что разглядел Манхеттен во всей его красоте и готов жить здесь. И уже скоро отец вложился в недвижимость по крупному, купив апартаменты на Пятой Авеню, похожий на замок особняк Bramshill Manor на Оушен Парквэй и квартиру на улице Ферман недалеко от Бруклинского моста.

Спустя двадцать лет этот день — 4 июля — я собирался провести в Нью-Джерси вдали от шумных шествий и концертов, готовить барбекю и пить пиво, но неотложные дела занесли меня на Тринити плэйс в офис моей компании «Appalachian».

Я быстро закончил с документами и зашёл в «Place Bar». Жара стояла феноменальная, я сидел в одиночестве за столиком, потягивая мятный чай со льдом, и злился: голод — неизменный спутник, выматывал, а Джейк — мой психотерапевт и друг, неожиданно, нарушая договорённость о встрече, срочно улетел в горы на границу с Канадой в какое-то племя индейцев, оставив немногословное голосовое послание: «Надеюсь победить в тебе сатира с помощью шамана». Я на это только ухмыльнулся и тут же оглядел зал в поисках девушки на вечер.

Она сидела за барной стойкой, потягивала коктейль и выглядела сногсшибательно. Фигурка — закачаешься: стройные длинные ножки, крутые бёдра, тонкая талия, плоский животик, высокая грудь — всё как я люблю. Мне понравились и её длинные волосы: густые, чёрные, как смола, вившиеся крупными волнами и на вид очень тяжёлые. Девушка была хороша в платье цвета топлёного молока, не скрывшем ни единой линии будто выточенной из палисандра фигурки. Скользнул оценивающе по чёткому овалу лица, тёмной коже, манящим мягким губам и… встретил её взгляд.

Она разглядывала меня внимательно, держа в длинных пальчиках высокий бокал с малиновым напитком. Член чуть не разорвало от болезненного рывка крови — зверь встал и заявил о своём неутолимом голоде. Незнакомку уже ничего не спасло бы от тесного с ним общения.

Откинулся на спинку кожаного дивана, не отпуская взгляд девушки. Она будто задеревенела, и я внутренне усмехнулся, вспомнив, что Джейк называет меня сатиром, а женщины — козлом. Что ж, пусть так — тем хуже для женщин, но удобнее для меня. Я приносил их в жертву своему голоду и оставлял иссушенными и забытыми. Красивой сексуально привлекательной незнакомке грозила та же участь.

Девушка грациозно скользнула с барного стула и немного порывисто подошла ко мне. Я открыто любовался изгибами её аппетитного тела. Было видно, что она смущается от моего внимания. Ей всего лет двадцать, давно не трахал таких молоденьких — они слишком ранимы и влюбчивы, а я не завожу отношений и не терплю навязчивости — с взрослыми женщинами в этом плане комфортнее.

Стало жаль девчонку — сатиры не ведают платонической любви, они сразу переходят к сексу. Вздохнул — придётся быть с ней внимательнее и осторожнее. Что ж, тело случая. Голоду все равно, как его удовлетворю: смакуя малиновый десерт или заглатывая шоколадный пряничек целиком — лишь бы притупить ломящую боль в члене. А потом вызову профессионалок и отдамся их ртам, губам и попкам.

— Привет! — её голос продрал кожу приятной лёгкой хрипотцой до мурашек.

Чёрт! Звучит как музыка — не люблю звонких голосов, от них головная боль и треск в ушах, они даже стонут так, что хочется заткнуть рот половым органом.

— Привет, — даря хищную улыбку и скользя взглядом по стройным ножкам, глухо пророкотал и сам удивился тому, как мгновенно внутренне подобрался — девчонка вызывала совершенно определённое желание, пульсировавшее на кончике плоти.

Вблизи она ещё совершеннее. Мулатка с золотистым оттенком тёмной кожи, глазами цвета шоколада, яркими от множества золотых искорок. Просто юная пантера. Чудо как грациозна, несмотря на неловкость от смущения и волнения. Я залюбовался.

— Не видела тебя здесь раньше, — она поставила бокал на середину столика.

— Не будем тратить время на обмен конверсивами, — усмехнулся, делая большой глоток чая и вылавливая губами льдинку — нужно было немного притупить жар в штанах, отвлечься и перед трахом и для начала всё же пообщаться с девочкой.

Она растерялась, бросила беспомощный взгляд куда-то в сторону бара, а я подался вперёд, роняя взгляд в вырез её платья, чувствуя в пальцах зуд от желания погладить аппетитные холмики. Я почти в два раза старше её, и транслировал совершенно однозначное намерение. Видимо, всё же напугал её откровенностью.

Увы, но я не устраиваю романтических вечеров и не веду с женщинами долгих переговоров. Поэтому, когда девушка взволнованно подскочила и направилась в коридор с комнатами гигиены, очевидно, желая скрыться от моего липкого внимания, я поднялся и нагнал её в три шага — зверь требовал принести эту малышку в жертву его болезненной похоти.

В достаточно просторное для своего назначения помещение мы вошли вместе: отделочный камень цвета кофе с золотистыми прожилками, зеркало с подсветкой во всю стену над раковиной — шикарная оправа для незнакомки в ее же тонах. Замкнул дверь, полностью отрезая голоса посетителей и звуки шумного Нью-Йорка.

Девушка широко распахнула глаза, глядя на меня снизу вверх — она едва доставала макушкой мне до подбородка. В ноздри просочился аромат: тонкий, неуловимо знакомый, но я не мог вспомнить, что пахнет вот так терпко, сладко и прохладно. Повёл носом над её волосами:

— Чем ты пахнешь?

Она отшатнулась и отступила к длинной каменной плите с раковиной посередине, прижимая к животу маленькую сумочку.

— Маслом для волос…

Я видел в её глазах понимание и… предвкушение? Но всё это было густо замешано на испуге и волнении. Её эмоции понятны и… Чёрт! Они восхитительны! Искренние, свежие, как она сама, тронувшие мою окостеневшую за ненадобностью душу.