человека, развеялась чавкающим звуком — берцы ступили в взмокшую из-за ночного ливня грязь. Во дворе было умиротворённо: ни пения птиц, ни шума бодрствующей листвы или речки.

Этому здесь попросту не место.

Оглядев пустырь, я остановился на незаметном вечерами придорожном колодце, что заострял моё внимание не раз — рядом покоятся дорогие мне люди. Две небольшие от усевшего грунта могилки, охраняемые сколоченными крестами. Присев у них пред дорогой, я поднял из грязи сбитую ветром фуражку и вернул, отряхнув одному из перекрестья досок. На втором было пожелтевшее со временем фото молодой женщины: собранные в пучок каштановые волосы, белая аккуратная рубашка и застывшая доконфликтная улыбка.

— Матушка? — Жестяной сзади голос. — Ты принял от неё многое…

По щеке скользнула скупая слеза. “Лишь бы надеть противогаз!” — Взревело внутри. — “Лишь бы этому поганому миру не видеть моих воспоминаний!”.

— Извини. — Продолжало за спиной. — Мне не стоило вскрывать старых ран.

На плечо легла тяжёлая рука, до пят пробравшая приятным теплом — таков был жест моего отца в последнюю нашу встречу.

— Встань горой за нашу мать. — Говорил он твёрдо. — И слушайся дядю Мишу, хорошо?

— Хорошо, отец. — Отвечал я.

— Да не дрейф, Аристарх! — Вступился дядя Миша, ударив товарища по плечу. — Мы с твоим не пропадём, уж гарантирую!

В резину противогаза ударил свист ветра. Поднявшаяся к полудню городская пыль пеленой ложилась на линзы, и глядеть в впередиидущие улицы было нелегко. Перебираясь вдоль проломленных баррикад, я давил подножный мусор и вслушивался в городские проулки: где-то прокатиться жестяная банка, где скрипнет прицеп старого грузовика. Один из таких проулков приведёт меня к частично разрушенной двухэтажке, окружённой металлическими заграждениями и автомобилями «ГАЗ-21». Вдоль таких тёмно-синих волг шла красная линия с надписью: «Милиция», а у заграждений, среди огромного количества иссохших тел, всё было усыпано гильзами различного калибра.

В 1982-ом году, по рассказам отца, город вспыхнул пламенем под названием «бунт». Муниципалитет, заручившийся остатками городских служб, не был в состоянии обеспечить прежнюю жизнь народа, пережившего ударные волны и мучительные годы ожидания по норам, с чем последние мириться не собирались. Отец многое в рассказах опускал и на конкретные вопросы отвечал одно и то же: “Зацикливание на прошлом лишь порождает такое же прошлое.”.

Что он имел ввиду? Что, зная прошлые ошибки, человек склонен к их повтору? Что всё циклично? Я не могу этого поддержать! Оглядываясь в прошлое, человек способен проанализировать старые ошибки и не допустить их в будущем. Зная прошлое, он не будет задаваться глупыми, терзающими голову вопросами, подобно мне! Кто мне ответит, почему не был урегулирован конфликт, уничтоживший мир? Откуда взялась болезнь, погубившая мою мать и ещё половину Нижневартовска? Почему я из-за этой неизвестности должен терять близких мне людей? — Именно поэтому я ищу карты. В надежде понять, где мне искать ответы!

Помещения милицейского, не отличимого от беспорядка улицы участка открывались чрез давно снесённые бунтовщиками двери. Они служили тогда и сигналом для перепуганных служащих, что шанса им выбраться из здания живым — ничтожны. Противостоять натиску голодных и больных ртов, которых не удержать ни автомобилями, ни укреплениями и оружием — затея весьма опрометчивая. Перехватив поудобнее отвязанную от вещмешка фомку, я сунул инструмент между дужкой навесного замка и металлической дверью архива. Секундное усилие и жестяная болванка со звоном поднимает напольную пыль.

Бардак. Выдвижные ящики массивных стеллажей были разбросаны по полу среди перевёрнутых столов, стульев и своих внутренностей в лице сотен бесхозных бумаг, папок и свёртков. Как тут что-то найти? Как вообще приступить к поиску, когда перед тобой поверх макулатуры чья-то спина?

Развернув окоченевшее тело, я взглянул на мертвеца, коего заперли: холщовая куртка с многочисленными отверстиями от мелкого калибра, разломанный респиратор и… странное положение рук, будто удерживающих у груди ранее подобие папки или планшета. “Отыскал заветное, но унести уже не смог?” — Подумал я, шаря по карманам, и наткнулся на сложенный тетрадный лист. Это была зарисовка одного из городских районов с кривыми пометками вроде у меня в дневнике — Что прикажешь за не имением альтернатив? Чуть изучив самоделку, я выделил занятную деталь: в двух улицах от участка была «Смотровая вышка».

— Раз не вышло с картами, может положиться на собственное зрение? — Послышался знакомый голос в проходной. — Как думаешь?

Схватив фомку, я резко вскочил, чуть не свалившись на тело, но в дверях никого не оказалось. Кто это сказал!? Я выбежал в коридор, но и там никаких изменений. “Товарищ?” — Понадеялся внутри. — “Он же в город не ногой… Наврал, значит!”.

***

Самоделка была немного не точна — треть проулков перекрыта, и приходилось искать пути обхода, что без пометок на листе непросто, но выйти к отмеченному месту всё же удалось. Им оказался изолированный трёхэтажками двор, куда попасть можно было через одну из подворотен.

Меня всё не отпускал курьёз с товарищем — он впервые мне соврал! И ладно бы объяснился, но нет ведь: убежал, как… подожди. Может я его испугал своим поведением?

Под ногами захрустела редкая жухлая трава. Двор встречал проржавевшей кривой детской площадкой, чьи качели настырно заполоняли тишь города, словно твердя: “Один в поле — тоже воин!”. Жутковатые же, вырезанные в пнях лица сказочных героев всем своим видом показывали своё соседское недовольство и просили гостя что-нибудь предпринять. Я решил не отказывать, относя себя к таким же ценителям мёртвенной тишины.

“Неужели в прошлом всё было цветное?” — По-детски спросил я про себя после того, как смахнул слой пыли со стенки опрокинутого за молчаливыми уже качелями гаража. Сборный сарайчик был бирюзовым, как редкое ныне небо. Я поднял окуляры наверх и увидел среди сероватых, как всё вокруг, туч возвышающуюся мачту связи — смотровую вышку семнадцати метров высотой. После первичного осмотра было ясно, что со двора на пик не забраться: раскуроченный девятиметровый кусок лестницы игривой змеёй ютился вдоль бордюра. “Сентябрьская буря постаралась?” — Рассудил я и уже с другим взглядом окинул двор. Вторичный осмотр дал понять и то, что мачта использовалась и после бури: с крыши ближнего к ней дома торчал брус, параллельный мачтовой платформе с продолжением лестницы.

Произошедшая в сентябре буря коснулась не только города — пострадали окрестные леса и брошенные поселения. Тем не менее, кто-то после всего этого решил восстановить доступ к мачте и притащил брус, используемый как мост. И думал я более не о рискованности затеи, а о том, что город оказался не пуст! Всё это время мной не было встречено ни одной незнакомой души, а тут выясняется такое…