Одиннадцать моих подопечных вышли под моим надзором во двор, и я за ними, тоже прихватив из рук Кэрри корзинку. Сощурилась от яркого солнца, поёжилась от мартовской прохлады и затянула на поясе тёплый платок, который нам выдавали вместо пальто. Глянула на блестящую свежестью молодую травку и дико ей позавидовала: даже она свободнее меня!

Раздавая задания девочкам, проводя их через внутреннюю калитку в ещё не покрывшийся зеленью на ветвях лес и шагая по тропинке вслед за ними, я думала только об одном: «Три дня… У меня есть три дня… Если совет поставит в мои документы печать, что я приписана к пансиону навечно, даже при побеге мне будет открыта только одна дорога — в тёмные кварталы».

Девочки разбрелись по холмам и оврагам, поросшим щедро стоящими, как солдатики, ростками дикого чеснока, — полезного от сотни болезней, простуд и выпадения волос. Собрать надо много, сёстры с девочками потом маринуют его в бочках, чтобы хватило на весь год.

Я отстала от моих подопечных, поглядывая иногда, и продолжила рассуждать:

«Итак, тёмные кварталы. Кому я там буду нужна без магии и с умением вытирать носы и штопать рваные чулки? Но стать сестрой? Дать обет безбрачия и пожизненной службы пансиону и мерзкой госпоже Тодлер?! Боже Всемогущий, что же делать? Что делать?!»

Нет, бежать нужно раньше! Сегодня же ночью пробраться в кабинет хозяйки, выкрасть свои документы, выкопать спрятанные монеты под корнем дуба, третьего по тропинке за забором в лесу, и до рассвета бегом к дороге, надеясь на проезжего селянина на повозке или дилижанс для тех, кто побогаче. Пока на моих документах лишь печать воспитанницы, изображу роспись хозяйки, будто я отпущена. Только их надо скорее выкрасть. А девочки… я им сегодня же расскажу втайне про волны энергий и плетения, я…

Откуда-то слева раздался вскрик. Я узнала голос сразу: это Нэтси Банфэ, младшая из нашей группы. Я ринулась на голос. Оттуда же, из-за густой стены вечнозелёного папоротника на валунах, донёсся рёв, от которого мои руки покрылись мурашками.

Нэтси завопила ещё громче. Девочки за моей спиной подхватили визг и закричали сами. Я выскочила за камень и на тысячную долю мгновения остолбенела. Девятилетняя Нэтси припала к куче жухлых листьев, отчего-то неистово вцепившись руками в корзинку, а над ней нависала жуткая чешуйчатая виверна. Я таких только в книжках видела, ещё до пансиона.

«Сожрёт!» — мелькнуло в голове.

— Эй, ты! — крикнула я во всё горло и бросила корзину в чудовище. — На меня посмотри!

Виверна, едва не капнув слюной на светлую макушку Нэтси, повернула ко мне клыкастую пасть. В руках моих больше ничего не было, да и я сама была по сравнению со зверюгой, как кошка на фоне лошади. Но почему-то не испугалась, только за Нэтси было страшно. Со всей яростью, будто передо мной была мадам Тодлер, а не крылатая гадина, я выпалила:

— Ты тут ещё! Уходи отсюда! Сейчас же! Прочь! — и зачем-то выставила вперёд руки.

И вдруг из моих ладоней вспыхнул свет — знакомые мне волны энергии, только жёлтые. Они достигли виверны. Та отшатнулась.

— Пошла прочь! — повторила я.

К моему удивлению, чудовище развернулось и, ломая ветки, направилось туда, куда летели мои волны. Не прошло и минуты, как чешуйчатый хвост мелькнул в кустах и скрылся за скалой. Я бросилась к Нэтси, лежавшей без движения на прошлогодней листве. За моей спиной послышался испуганный голос Кэрри Сьон:

— Это что, магия была?

Я подхватила на руки бледную малышку, та была без сознания. Я нервно сдула упавшую на глаза из-под платка прядь волос:

— Магия-шмагия, какая разница? Никому ни слова. И все назад. В пансион. Бегом! Виверна может вернуться!

Девочки с визгом бросились к пансиону. Я — за ними с Нэтси на руках.

* * *

Весть о том, что я прогнала виверну с помощью магии, разлетелась по пансиону быстрее, чем я успела привести в себя Нэтси. А я-то думала, те, о ком я столько заботилась, меня не сдадут… Как глупо!

«Магия! Магия! У Треи есть магия!» — шуршали, как листья по двору, шепотки со всех сторон, когда я шла в сопровождении двух дюжих угрюмых сестёр из кабинета госпожи Тодлер.

По правде говоря, я испытала облегчение, внезапно осознав, что мыслями о побеге не предаю тех, кто предаёт. А когда хозяйка пансиона голосом подстреленной белки изрыгала на меня своё негодование, и я сказала, что всё равно из меня сестры не выйдет, — столько злобы я за всю жизнь не накоплю, мне стало ещё лучше. Хоть что-то, наконец, было честно.

И несмотря на холодок в животе и ледяной мрак карцера, куда меня тотчас заперли, внутри меня развернулось неизвестное доселе пространство — свобода! Вот о чём говорила мама и за что боролся папа! Я обхватила колени руками, пытаясь сохранить тепло, и прислушалась к дерзкому, сладкому, свежему чувству.

Глаза быстро привыкли к темноте, да и что я тут могла не знать? Что у скамьи справа от моей ладони есть зазубринки? Что в левом углу чуть-чуть теплее или что можно пройти два с половиной шага от стенки до двери?

Я подумала о том, что ужасно глупо было ждать до последнего и не брать судьбу в свои руки. Я могла сбежать год назад и даже два… Но что-то меня здесь держало. Может, любовь к этим мелким болтливым дурёхам?

Я и сердилась, и была благодарна: они решили проблему за меня, теперь вопрос «бежать или не бежать» не стоял. Поздно. С этой стороны дверь карцера не открыть, а завтра госпожа Тодлер обещала кого-то страшного по мою душу, чтобы отправить в тюрьму или резервацию. Это как Совет решит. Наверное, пришлют из города. Что ж, по крайней мере, город увижу…

И вдруг моё внимание привлекло пятно. Чёрное и круглое, оно висело в воздухе на уровне моих глаз и, казалось, немного пульсировало.

Опять обман зрения! В темноте увидишь и не такое. Я с досадой ткнула в центр чернильного круга, и палец… будто провалился во что-то тёплое, маслянистое. Я отдёрнула руку, с трудом различив крошечную воронку на месте моего пальца.

Пятно тут же свернулось и исчезло в этой воронке. Я усмехнулась. Лучше б мне привиделось печенье. Сижу здесь уже битый час, если не два. Вряд ли сегодня принесут обед, лучше о еде и не думать…

И вдруг я расслышала шаги по коридору, гораздо более чёткие и тяжёлые, чем шаги сестёр. Стремительные, как колёса мчащейся по брусчатке повозки. А за ними шаги мелкие, перебежкой. Бормотания и бас. Слов за толстыми стенами не различить.

Моё сердце ухнуло: так быстро прислали за мной стража?!

Дверь распахнулась, я сощурилась от света и разглядела лишь внушительную, широкоплечую фигуру мужчины в чёрном плаще.

— И нечего было врать, что здесь никого нет! — рыкнул он с басистой хрипотцой, от которой по моим рукам пробежали мурашки.

— Господин, но… — начала было испуганно скрежетать госпожа Тодлер.

Он заткнул её одним движением руки и обратился ко мне: