Люди на Земле к его — Геральда, — удивлению так и не начали третью мировую, успешно пережив кризисы и коронавирус прошлого тысячелетия, делали в своём нынешнем 3009-м году какие-то невероятные успехи в освоении космического пространства и скакнули в научно-техническом прогрессе до тех высот, что Верхний и Нижний миры теперь вполне легально отправляли вниз делегации — воровать идеи.

— А тут — они! — Не унимались оба молодцá.

— И четверо вас? — Уточнил педагог.

— Нет, только я. — Адам? Яков? Скифа и Церцея, да как их различить?!

— И я.

— Но вы же шли с одной из дочек Ости и встретили непризнанную. — Будь у него в кабинете Метатронова труба, использовал бы, чтобы проорать в уши, исполняя роль Гласа Божьего, что они — два клоуна. То ли в мать, то ли в отца, то ли в обоих. Не семейка, а цирк передвижной!

— Вы запутались. — Тонко улыбнулся один из близнецов, став точным отражением Люцифера.

— Это было раньше. — За ним последовал и второй, без всякой оборотной магии превращаясь в своего красавца-батю.

— На озере?

— Но на другом! — естественно с пылом заверили одновременно.

— Вчера вечером?

— Адам, это был вечер? — Адам посмотрел на Якова, назвав того своим именем.

— Я не уверен, Яков. — Радостно завершил смену имён Яков.

Они проделывали это миллионы раз: с учителями, друзьями, с деви́цами. И последнее всегда было увлекательным аттракционом.

— Но точно холодало.

— И шёл дождь.

— Стоп! Что случилось с веслом? — Если бы глаза Геральда могли закатиться ещё выше, они бы совершили полный оборот по окружности.

— Весло было в лодке. — Безапелляционно сказал один из братьев.

— Лодка — на озере. — Закончил второй.

— Весло было в лодке, лодка — на озере, озеро — в утке, утка — в зайце, а вы — вон из моего кабинета.

— Но мы не договорили, — обольстительно хмыкнули оба.

— Вон. — Коротко прервал поток сознания профессор, и произведения искусств авторства Люцифера и Уокер как ветром сдуло.

В конце концов, не так уж и важна судьба весла, когда судьба их измерения пышет таким здоровым бунтарским духом.

Да и Геральд всегда питал слабости к тем, кто нарушает правила. Ещё со времён их предков.

Сказ о деве мудрой и деве неразумной

— Брито!

— Стрижено!

— Брито, тебе говорю!

— Стрижено! — Для уверенности Адам прикладывает кулаком о столешницу, — инфа — сотка!

— Да где ты видел стриженые колени, крысиный нос? — Кряхтит Яков.

— Там же, где ты — Феника с бритвенным станком, ослиные уши!

— Вон. Из моей. Спальни. — В дверях застыла старшая сестра. В глазах старшей сестры застыл Девятый Круг Инферно. Примерно на этой глубине она бы с радостью погребла этих двоих, но братоубийство в Аду не поощрялось.

А жаль.

Близнецам по восемнадцать земных лет, а Абигаиль целых двадцать один. И большей пропасти между тремя наследниками Чертога, чем пропасть возраста, пока не существует.

Адам и Яков — кони педальные.

Так считает она.

Так считает весь двор.

Возможно, так гласит даже древнее пророчество.

Какое именно — девица ещё не придумала.

— Пожалуешься мамочке, Аби? — Фыркнули хором, ни на миллиметр не сдвинувшись с огромной кровати на таких монументальных столбах, что, поутру, легко фантазировать, как на них качаются висельники.

— Пожалуюсь папочке, — слишком спокойно отчеканила брюнетка. Братьев как ветром сдуло.

Впрочем, напоследок Яков не отказал себе в изысканном удовольствии:

— А Его Величество в курсе, кто сюда… — он обвёл рукой комнату.

— …и сюда… — Адам подхватил, указывая куда-то в район сестринского живота.

— Вхож?! — Вражеским воплем гаркнули оба и вылетели прочь. На опережение с огнём, запущенным из-под пальцев Абигаиль.

Зимние каникулы только вступали в ту пору, когда на разноцветных стёклах замка появляется ледяное кружево, и старшей, и по совместительству единственной дочери адского семейства было скучно до безобразия. Потому что после безобразия она скучать не привыкла. И, будь её воля, Аби осталась бы на рождественские каникулы в академии, полагая, что один белобрысый однокурсник тоже нагородит предкам с три короба, лишь бы не улетать домой.

И не дать ей заскучать.

Их знакомство было паршивым с первого же дня.

Давиду несколько месяцев, Абигаиль около полугода, и оба младенца лежат в своих люльках, которые подруги сдвинули, рассуждая, в кого там носы, и чьи пятки эффектнее сморщились.

Дамочкам есть о чём поговорить: мать девчушки — бывшая непризнанная, заставившая потечь крышу самóго сатанинского сына, а ныне Короля Ада; мамаша парня — едва ли не самая богатая демоница во всём Нижнем мире, Мими — дочь Мамона, жениться на которой был бы рад каждый дворянин и которая отдала своё сердце скромному сыну Да-Когда-Он-Уже-Откинется-Учителя-Фенцио.

Соседство в люльках Абигаиль не по вкусу. А внимание матери, поделённое на два, не нравится ещё больше. Малышка уже владеет чарами и пару раз кружила геритского кота под потолком, а потолки в Чертоге достойные. Она поджигает рюшу конверта, в который закутан Давид, не имея ни малейшего понятия, как зовут сопливый комок в опасной близости.

Ответная реакция не заставила ждать: мальчик вопит так до театральности истошно, что Мими подскакивает к сыну, уверенная — у неё только что появились первые седые волосы.

А когда выясняется, что ни одна сладкая ножка не пострадала, мысленно рукоплещет отпрыску — тот ни на миг не заткнулся, только наращивал громкость крика, привлекая взгляды, как под театральными софитами.

Именно эта, заявленная с самого начала, модель их общения задала тон на долгие столетия.

Абигаиль около трёх земных лет, и её мама ходит с огромным животом и таким недовольным выражением лица, что Викторию Уокер сторонится даже муж. Дочь, конечно, в папкиной команде поддержки, поэтому не отлипает от него, но держится на почтительном расстоянии. Гувернантки успели растолковать Аби, что значит «король» и «королева», а сам отец пригрозил посадить в башню, если та продолжит таскаться хвостиком, вызывая у всех вокруг не столько ужас при виде Владыки, сколько сплошное умиление от крадущейся следом дочки.

— Что за башня? — Оживляется крошечная копия высокопоставленного отца.

Абигаиль нарядили в чёрную парчу, украсили волосы рубиновыми заколками, обули в ботфорты лучшей выделки, но у неё высокомерный, шкодливый нос, успевший вымазаться в золе, который чихать хотел на элегантность.

«И в какую Огненную Бездну ты успела его засунуть, глазастая?».

— Башня, в которой запирают провинившихся принцесс, — Люций делает рукой жест, означающий, диалог закончен.

Как жаль, что трёхлетней девчушке до его намерений никакого дела.

— Там будет дракон, пап? Или его птенцы, пап? — Она в ужасе, что их может не оказаться. Вдруг принцесс принято запирать на потеху