Все это я описываю лишь затем, чтобы самому разобраться в тех сложных чувствах, которые я всегда испытывал, входя в огромный зал и невольно задирая голову, надеясь увидеть над сводами и поперечными балками потолка звездное небо. Да, так велик и великолепен был главный зал!

Однако же, против своего обыкновения, войдя в зал, я так и не взглянул в тот раз на потолок, надеясь увидеть далекие ночные светила. Напротив, я уставился, пораженный увиденным, на камин. В этом монстре, в котором, как я лично имел возможность убедиться, помещались на вертелах для жарки на открытом огне туша здоровенного быка и два матерых лесных вепря, стояла очаровательная девушка. Она с интересом разглядывала широкую чугунную заслонку, отлитую фламандским мастером Гансом ван дер Брилем. Заслонка, как, впрочем, и решетка, были своего рода произведениями искусства. На заслонке имелся барельеф с очаровательными ангелочками, возносящими к небу цветочные венки. Огромная каминная решетка, в свою очередь, была сплошь облеплена мятущимися телами – душами грешников, мучимых в аду ужасными демонами. Когда в камине горел огонь, то казалось, что грешники жарятся в нем, стараясь вырваться из пламени. Это было сильное зрелище для тех, кто видел камин впервые.

Я же был несказанно удивлен, увидев в главном зале усадьбы красивую девушку.

Незнакомка продолжала разглядывать заслонку, не замечая меня. Ее движения были плавными и грациозными и поражали изяществом. На вид ей было примерно столько же лет, что и мне, она выглядела еще подростком.

Удивительное дело, обычно девушки в этом возрасте нескладны и угловаты. Их руки кажутся слишком длинными, а ноги худыми. Девушки-подростки вечно что-нибудь разбивают, поэтому тетушки никогда не позволяют им приносить чай, боясь, как бы ребенок не уничтожил прекрасный фарфоровый сервиз, который их покойный муж привез еще в китайскую кампанию. Застенчивость девушек в этом прекрасном возрасте также поражает. Чуть что, они тотчас смущаются, и краски проступают на девичьих щеках огромными бутонами нежнейших роз. Их мысли еще не сформированы, их речь трудна для восприятия, чувства же полны такой прелестной новизны, что любое ощущение кажется им открытием. Посему считается, что девушками-подростками лучше всего любоваться издалека, не заводя разговоров и не прося подать что-нибудь, дабы не вводить их в смущение.

Юное создание, представшее передо мной так внезапно в главном зале усадьбы, оказалось совершенно иным, столь же полярным тому образу, который я сейчас описал, как полярны полюсы магнита. Едва лишь я сделал пару шагов в направлении камина, у которого она стояла, как она меня заметила, но нисколько не смутилась, а лучезарно улыбнулась, обнажая большие, детские, ослепительно белые зубы. Вид девушки в окружении прекрасных итальянских полотен с фривольными сценами был настолько пленителен, что я невольно заулыбался ей в ответ. Незнакомка легкими шагами подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, заговорила:

– Здравствуй-здравствуй! Так ты и есть Джек, мой кузен? Рада тебя видеть. А мы думали, что ты приедешь не ранее завтрашнего дня. Я – твоя кузина Долорес, дочь Генриха, старшего брата сэра Чарльза.

Только после слов Долорес насчет дяди Генри я догадался, что к нам приехала погостить семья покойного. С тех пор как старший брат отца скончался от лихорадки в далекой Индии, мы ни разу не вспоминали его и не интересовались его семьей.

Кузина Долорес подошла ко мне и, нисколько не смущаясь, чмокнула в щеку. Я ощутил, как ее полные мягкие губы коснулись моей щеки. Ощущение было удивительно приятным. Затем она взяла меня за руку и повела в сад, где был поставлен стол, заставленный чайными чашками, за которым чинно восседало все наше семейство в полном составе. Даже дедуля был удостоен чести сидеть в коляске во главе стола, хотя должен отметить, что на лице Анны читалось явное неудовольствие.

– А вот и Джек! – громко воскликнула Долорес, подводя меня, словно маленького, за руку к столу.

Все повернули головы в нашу сторону. И не успел мой отец сказать свое неизменное «ну» или старикан проскрипеть «мальчик мой», как ко мне стремительно направилась крупная женщина в огромном белоснежном платье с множеством кружев и таким глубоким декольте, каких я никогда в своей жизни не видывал. На женщине была огромная шляпа с перьями, которые колыхались при малейшем движении.

– Джеки, дитя мое! – воскликнула она томным голосом стареющей примадонны. – Как я счастлива тебя видеть! Вот уж сподобил господь! – При этих словах женщина с крупными формами на секунду остановилась в своем стремительном беге и быстро перекрестилась, вызвав на лице Анны новую волну возмущения, ведь никто ранее не старался показать себя более верующим, чем она. – Ну, обними же свою тетю Аделаиду! – призвала женщина, надвинувшись прямо на меня своим огромным колышущимся и соблазнительно декольтированным бюстом.

Не дав мне опомниться, жена дяди Генриха обхватила меня и крепко прижала к себе, дав почувствовать каждый бугорок, каждую линию своего аппетитного тела. Все сидели, остолбенев, ошеломленно взирая на открытое проявление теплых чувств. Первой опомнилась Долорес.

– Я думаю, мама, что Джеку необходимо умыться с дороги, – сказала кузина, легко освобождая меня из жарких объятий.

Так я познакомился с семейством дяди Генриха, чья скоропостижная кончина принесла моему отцу приставку «сэр», которое так завораживало мать.

Уже через час, умывшись и переодевшись с дороги, я имел удовольствие сидеть в саду напротив тети Аделаиды и кузины Долорес, пить чай с печеньем, так как, несмотря на то что я проделал довольно долгий путь, Анна решила не нарушать традиции проведения обеда и не кормить меня до шести вечера. Едва я сел, как тетя Аделаида вновь принялась охать и ахать, восхищаясь моей красотой. Узнав, что я поступил в Оксфордский университет, она принялась превозносить до небес мои умственные способности, убеждая сидевших подле нее за столом родителей, дедулю и пару знакомых матери, что я непременно стану премьер-министром.

– А как вы поживаете? – попытался прервать неиссякаемый поток слов Чарльз, поймав красноречивый взор Анны, раздраженной новой родственницей.

– О, просто чудесно. То есть, я хотела сказать, весьма плачевно, – тут же поправилась тетя Аделаида, с легким смешком подливая чай в чашку. – Знаете, после смерти моего дорогого Генриха я никак не могу найти себе подходящего мужчину.

Услышав это, преподобный отец, которого мать неизменно приглашала на чай, подавился и долго кашлял в кулак, испуганно поглядывая на гостью, словно рядом с ним сидела сама вавилонская блудница.

– Да-да, – закивала головой в сторону преподобного отца тетя Аделаида. – Знаете ли, так трудно быть одной. Тем более в отдаленной колонии, – тут же поправилась она, видимо, получив под столом легкий намек от Долорес. – Индия ведь такой дикий край, совершенно девственный.

И тут тетя Аделаида, у которой мысли скакали, словно лошади в Дерби на королевских скачках, пустилась в описание великолепной южной природы далекой английской колонии. Я тем временем имел возможность лучше рассмотреть мою кузину. Сразу же сознаюсь, я влюбился! Влюбился с первого взгляда и в первый раз в своей жизни. Долорес была моей первой любовью.