Этим я его, конечно, взбесил, но недаром он профессионал. Он улыбается, кряхтит.

— Нет, мистер Баннистер, я здесь не для беседы о погоде. Мой босс считает, что нам надо заключить с вами сделку. Вот зачем я приехал.

— Отлично! А громыхало и впрямь знатно.

— Мы бы хотели услышать ваши условия.

— Думаю, они вам известны. Мы воспользуемся параграфом тридцать пять. Подпишем соглашение — все вместе, — в котором я называю вам человека, убившего судью Фосетта. Вы его арестовываете, проводите следствие, делаете все необходимое, а когда федеральное Большое жюри предъявляет ему обвинение, я выхожу из тюрьмы. В тот же самый день. Меня переводят из Фростбурга, и я исчезаю по системе защиты свидетелей. Никаких тюремных сроков, никакой судимости; Малкольм Баннистер перестает существовать. Сделка конфиденциальная, секретная, она похоронена; ее скрепляет своей подписью министр юстиции.

— Сам министр?

— Именно, сэр. Я не доверяю ни вам, ни кому-либо еще в этой комнате. Не доверяю судье Слейтеру и любому другому федеральному судье, прокурору, помощнику прокурора, агенту ФБР, вообще кому-либо, работающему на федеральное правительство. Бумаги должны быть безупречными, сделка — нерасторжимой. Обвинительный акт — мое освобождение. Точка.

— Вы обратитесь к адвокату?

— Нет, сэр, я справлюсь сам.

— И то правда.

Мангрум внезапно достает файл и вытягивает из него несколько экземпляров какого-то документа. Один экземпляр предназначен мне: вот он, лежит передо мной с безупречной симметрией. Я кошусь на него, сердце чуть не выскакивает из груди. «Шапка» та же, что у всех ходатайств и ордеров в моем уголовном деле: «В Окружном суде Вашингтона, федеральный округ Колумбия; Соединенные Штаты Америки против Малкольма У. Баннистера». Посередине страницы набрано заглавными буквами: «ХОДАТАЙСТВО, ПАРАГРАФ 35».

— Проект судебного постановления, — объясняет Мангрум. — Это только начало, но и тут пришлось попотеть.

Через два дня меня сажают на заднее сиденье здоровенного «форда» и увозят из Фростбурга. Это моя первая разлука с лагерем за три года с тех пор, как меня сюда перевели. Обошлось без ножных кандалов, только руки, лежащие на коленях, скованы наручниками. Меня сопровождают два маршала. Они не представились, но ведут себя прилично. После обсуждения погодных условий один из них спрашивает, знаю ли я какой-нибудь свежий анекдот. Посадите под замок шестьсот мужиков, предоставьте им побольше свободного времени — и ждите схода лавины анекдотов.

— Приличный или неприличный? — прошу я уточнить, хотя в тюрьме с приличными напряженно.

— Конечно, неприличный! — обижается водитель.

Я рассказываю два-три и обеспечиваю хохот на несколько миль пути. Мы едем по федеральной автостраде номер 68, проложенной через Хейгерстоун. Меня охватывает головокружительное ощущение свободы. Наручники не мешают буквально вкушать жизнь за окном. Наблюдая за движением, я мечтаю, как снова сяду в собственный автомобиль и поеду куда захочу. При виде ресторанов быстрого питания у развязок я захлебываюсь слюной, вспоминая вкус бургеров и жареной картошки. Парочка, держась за руки, входит в магазин — и я чувствую прикосновение женской руки. Реклама пива в витрине бара вызывает у меня приступ жажды. Реклама карибских круизов на щите переносит в другой мир. Такое ощущение, что я просидел лет сто.

По автостраде номер 70 мы мчимся на юг, к агломерации Вашингтон — Балтимор. Через три часа после отъезда из Фростбурга мы въезжаем в гараж под зданием федерального суда в центре Вашингтона. Здесь с меня наконец снимают наручники и ведут: один маршал впереди, другой сзади.

Меня ждет кабинет судьи Слейтера, такого же раздражительного, как раньше, но постаревшего за истекшие пять лет на все двадцать. Считая меня преступником, он не реагирует на мое появление. Пускай, мне плевать. Понятно, что между ним, прокуратурой, ФБР и Минюстом ведутся напряженные переговоры. В какой-то момент я насчитываю вокруг стола целых одиннадцать человек. Ходатайство по тридцать пятому параграфу вместе с приложенным к нему соглашением раздулось до двадцати пяти страниц. Я пять раз перечитываю все это крайне внимательно, по буквам.

Соглашение предоставляет мне все, чего я хочу: свободу, новые документы, правительственную защиту и вознаграждение — сто пятьдесят тысяч долларов.

Судья Слейтер, прочистив по своей привычке горло, переходит в наступление.

— Дальнейшее — под запись, — говорит он, и женщина — судебный протоколист начинает стенографировать. — Несмотря на конфиденциальность дела и секретность судебного решения, я хочу, чтобы это слушание было запротоколировано. — Пауза, он шуршит бумагами. — Ходатайство Соединенных Штатов об отмене приговора по тридцать пятому параграфу. Баннистер, вы прочли все ходатайство, соглашение и проект постановления?

— Прочел, ваша честь.

— Вы принимаете ходатайство, соглашение и постановление?

«Еще как принимаю, старина!»

— Да, сэр.

Он задает те же вопросы всем сидящим за столом. Это формальность, ведь все уже договорились. А главное, соглашение подписано самим министром юстиции.

Глядя на меня, Слейтер говорит:

— Мистер Баннистер, понимаете ли вы, что в случае, если названный вами человек не будет признан виновным, то соглашение через двенадцать месяцев утратит силу, ваш приговор не будет смягчен и вы полностью отбудете положенный вам срок?

— Да, сэр.

— В ожидании предъявления обвинения вы останетесь заключенным Управления тюрем.

— Да, сэр.

Обсуждение условий соглашения занимает еще некоторое время, после чего судья Слейтер подписывает постановление и слушание завершается. Он не прощается, а я его не проклинаю, хотя очень хочется. Говорю же, чудо, что столько федеральных судей живут и в ус не дуют!

Меня торопливо ведут вниз по лестнице, в комнату, набитую другими темными костюмами. Там ради меня установили видеокамеру, под которой в нетерпении расхаживает Виктор Уэстлейк. Меня просят сесть у края стола и смотреть в камеру, предлагают прохладительный напиток. Все ужасно нервничают, все заждались имени.

Вот это имя: Куинн Рукер. Черный, пол мужской, тридцать восемь лет, из юго-западного района Вашингтона. Приговорен два года назад к семи годам за торговлю наркотиками. Я познакомился с ним во Фростбурге. Минуло месяца три, как он совершил побег, с тех пор его не видели. Он выходец из большой семьи наркоторговцев, давно и успешно занимающейся этим промыслом. Это не уличные «пушеры», а бизнесмены с контактами по всему восточному побережью. Они стараются не прибегать к насилию, но не боятся его. Дисциплинированны, суровы, изобретательны. Несколько родичей сели в тюрьму, нескольких убили. Для них это обычные издержки бизнеса.

Я беру паузу, чтобы отдышаться. В комнате тишина.