с безнравственностью, а значить и защиты поколения внуков, у прародителей нет. Это – их стремление ввести специфическую инъекцию ненависти ко всему аморальному вокруг нас в умы и души потомков. Да, уколы эти болезненны и недостаточно результативны, но ведь и в медицине методы профилактики и лечения заразных болезней не столь уж просты, приятны и эффективны.

Можно, если хотите, считать взгляды наших прапредков на жизнь устаревшими, и даже архаичными, можно не соглашаться с содержанием их занудливых нравоучений и критически относиться к их «непогрешимой» морали (никто не требует возводить бабушек и дедушек на пьедестал). Однако нельзя не признать, что нравственные нормы прародителей, шкала их жизненных ценностей в принципе не соответствуют нравственной ориентации внуков; более того – противостоят ей. В этом противостоянии и заключается смысл духовного наследия наших прародителей. В противодействии силам зла сокрыта человеческая (не биологическая!) составляющая Любви самых старших к самым младшим.

Повторюсь: «институт» бабушек и дедушек – не панацея; ибо спасти общество в целом, или хотя бы его младшее поколение, от лавинообразной нравственной деградации прародителям, естественно, не под силу. Их протестующие голоса для большинства молодых и очень молодых людей авторитетными не являются. К тому же голоса эти слабы и разрозненны, в отличие от мощного, технически оснащенного и всепроникающего голоса идеологического противника. Телевидение, интернет, печатные издания, видеопродукция, бесчисленные рекламы и другие уличные соблазны – вот далеко не полный арсенал средств, оскотинивающих душу человека, засасывающих его в нижнюю зону шкалы жизненных ценностей. Ясно, что пробиться сквозь подобный заслон, отыскать в нем брешь протестующий «голос предков» может лишь в исключительных случаях.

Но если в таких условиях слабые прародительские руки все же удержат от пагубного обольщения хотя бы одного человека на всех стадиях его земной жизни, то духовно-нравственная эволюция не прервется, и «претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24,13).

Человек – образ и подобие не только бога

Мы – образ и подобие зверя,

но в том, что составляет главную

нашу сущность, мы – образ и

подобие Создателя.

А. Мень

Воздаяние за добрые дела

Притча Христа о добром самарянине (Лк. 10, 30-37) не имеет продолжения, хотя из контекста следует, что встреча ее главных героев в будущем не исключена. Поэтому мы не знаем, чем воздал спасенный своему спасителю. Остается только предполагать, исходя из трех возможных вариантов: или добром, или злом, или же равнодушием. Из слов Христа, заключающих притчу, следует, что самарянин, свершив добродеяние, направленное на иудея, тем самым неизбежно становится его ближним. И если иудей признает это, он должен будет в соответствии с заповедью (Мк. 12,31) возлюбить самарянина, как самого себя. В работе «Троичность вокруг нас» теме «Кто есть наш ближний» посвящена отдельная глава. Сейчас же я только хочу подчеркнуть, что им становится любой человек, сотворивший нам добро (воспрепятствовавший злу) независимо от значимости содеянного.

Любовь к ближнему как любовь ответная, вторичная, видится Христу явлением настолько адекватным и само собой разумеющимся, что Он даже не находит в ней признаков повышенной нравственности: «Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?» (Мф. 5,46). Иными словами, любовь к ближнему – это естественная моральная норма.

Тем не менее воздаяние ближнему добром – явление не столь уж частое, как, впрочем, и воздаяние откровенным злом. Библейским примером последнего может служить жестокое преследование Саулом Давида, ранее спасшего и самого Саула, и его царство от врагов (1Цар. 18), а историческим – широко известный факт воздаяния злом своим ближним со стороны Сталина, восходящего к вершине пирамиды власти по жизням преданных ему людей. Это не месть, не отраженное зло и не вопиющий голос крови, это хуже – тихий и подлый шепот человеческой самости, отвратительная форма биологического самоутверждения. Хочется думать, что спасенный иудей из притчи Христа оказался все же порядочным, благодарным человеком и возлюбил своего ближнего должным образом, то есть – как самого себя.

Типичной же реакцией на добродеяние, присущей человеку, пребывающему в средней, нейтральной, зоне шкалы жизненных ценностей, является равнодушие, отсутствие всякой на то реакции. Известный хирург Николай Амосов в своей книге «Мысли и сердце» пишет, что многие из его бывших пациентов, заметив своего спасителя издалека, переходят на противоположную сторону улицы, чтобы избежать встречи. Почему? Ведь хирург Н. Амосов в свое время спас жизнь человеку и теперь уже как его ближний, казалось бы, имеет моральное право на любовь со стороны спасенного? Да потому, что человеческая самость подавила человеческую любовь даже не в зародыше, а гораздо раньше: она воспрепятствовала самому зарождению этой любви.

Весьма печально, но этим нравственным недугом страдают многие люди, которые не могут простить своему ближнему того, что он когда-то был свидетелем их слабости, беспомощного, а значит – зависимого положения. Из-за гордыни, ложной самодостаточности таким людям мучительно трудно сознавать себя кому-то и чем-то обязанными. Врач же, когда-то спасший человеку жизнь, непременно проявит при встрече профессиональный интерес к самочувствию бывшего больного, что последний расценит как намек благодетеля на позицию должника. А это уже – соль на рану. Поэтому «признательный» экс-пациент в целях сохранения душевного комфорта просто уходит от своего ближнего.

Меня, вероятно, упрекнут в том, что я выбрал экстраординарную ситуацию и редко встречающийся тип морально несимпатичного человека. Возможно, но давайте посмотрим вокруг нас: часто ли мы слышим слова «спасибо», «благодарю» или видим иное выражение признательности пусть даже за незначительные знаки внимания или выполнение мелких просьб? В большинстве случаев это воспринимается с тупым холодным безразличием, как должное (где-то я читал, что подать женщине пальто, безусловно, долг мужчины, но сказать за это «спасибо» – долг женщины).

Уступили, к примеру, место в троллейбусе, пропустили женщину в дверях, заметили человеку, что он обронил нечто – все это мелкие, даже мелочные акции повседневного добродеяния, каждая из которых вряд ли заслуживает особого внимания. Но поскольку они носят массовый характер, то тем самым создают ауру доброжелательности, которую равнодушно, а подчас и грубо, чернят и отравляют те, которым мы хоть на мгновение становимся ближними. Я неоднократно сталкивался с явлениями, моральную суть которых даже не могу сформулировать, поэтому обращусь к примеру, вначале с животным, потом с человеком.

…Много лет назад мы держали собаку, прекрасную овчарку. Больше всех она любила, конечно, мою маму, поскольку та часто подбрасывала ей всякие собачьи лакомства. Однажды во время приготовления обеда мать случайно обронила не предназначенный собаке кусок мяса и, уж коль такое случилось, решила подтолкнуть его ногой поближе к сидящей невдалеке овчарке. На это движение собака отреагировала внезапным броском, ее зубы мгновенно впились в ногу