в этом – способен далеко не всякий человек. Интересно, что поистине сильных людей не пугает перспектива выглядеть слабыми в глазах окружающих, они знают себе цену. Ропот неудовлетворенного тщеславия у них гораздо слабее голоса совести. Поэтому душевный комфорт они обретают как результат признания своей вины, принесения извинений или искреннего раскаяния, то есть – очищения совести. И еще одна душевная особенность, присущая очень сильным людям: способность взять на себя вину другого человека, то есть совершить добродеяние. Однако это уже выходит за рамки жизненных принципов «нормального» человека, живущего по нейтральным нравственным законам.

В то время как сильные живут по совести, слабые живут по самости. Грубость, спесь, жестокость и другие животные качества человека ничего общего с его душевной силой не имеют. По утверждению Пушкина, «слабее нежного – жестокий». Если сильные могут позволить себе «роскошь» – признать собственную вину, даже серьезную, то слабые не способны на это даже в случаях легкой провинности. Ведь подобное признание было бы ущербным для самости, за счет которой слабодушный владелец ее желает выглядеть сильным всегда и везде, в том числе и в ситуациях «виноват – не виноват», даже когда причастность к вине машинально фиксируется краем его же сознания.

Самость многогранна, ей присущи многие негативные качества, в том числе и зависть – черта, имеющая непосредственное отношение к нашей теме. Самость не умеет страдать в одиночку, ей комфортнее, когда вместе с ней страдают другие. (Моя соседка как-то пожаловалась мне, что у нее воры вскрыли дачный домик и многое украли. «Но хорошо еще (!), что не только у меня одной», – добавила она с нескрываемым облегчением.) У самости одинаковую зависть вызывает человек и более выигравший, и менее проигравший, нежели ее владелец. (Английские психологи установили, что для душевного комфорта трудящемуся в большей степени важен не размер собственной зарплаты, а чтобы она была не ниже, чем у других. Да и мне приходилось встречаться с людьми, которых волновало – не «почему мне мало заплатили», а «почему другому больше, чем мне» хотя бы на рубль.)

Самость амбициозна, особенно в ситуациях, когда требуется не самозащита – «Я не виноват!», а самоутверждение – «Я прав!».

* * *

Если бы была учреждена медаль «За самость», то оборонительное «Я не виноват!» размещалось бы мелким курсивом на обратной ее стороне, а вот наступательное «Я прав!» было бы крупно начертано на лицевой. Это и понятно, ибо медаль присуждается человеку за особые качества (например, медаль «За отвагу»), выделяющие его из толпы, а посему они должны быть прославлены явно.

Рассмотрим более подробно девиз: «Я прав!». Оговорюсь сразу, что случаи, когда доказательство правоты строится на логических ходах и подкрепляется убедительными аргументами и контраргументами, меня не интересуют. Не будут рассматриваться и варианты, когда человек не имеет строгих доказательств своей правоты, но интуитивно чувствует ее, вопреки, казалось бы, веским доводам оппонентов. В последнем случае дискутирующие просто остаются при своих мнениях. В рамки же моего интереса входят только те ситуации, когда правота не доказывается человеком, а утверждается его самостью – природной или «благоприобретенной».

Так, в армии, которой я отдал около тридцати лет жизни, и следовательно знаю то, о чем пишу, не понаслышке, взаимоотношения начальника и подчиненного регламентированы не только и не столько требованиями Уставов, сколько элементарным «нравственным» принципом: «я –начальник, ты – дурак», «ты – начальник, я – дурак». Но ведь дурак – это тот, который не прав, кто мыслит, говорит и делает не то (за исключением дурака в русских народных сказках). Следовательно, в армии начальник автоматически становится правым, точнее – не может быть неправым, независимо от содержания «истины», которую он несет. (Справедливости ради следует заметить, что она часто бывает и без кавычек.) Это уродливое порождение армейской морали является детищем трех постоянно действующих факторов: подмены уставных понятий «требовательность» и «право» аморальными понятиями «грубость» и «вседозволенность»; одобрительного отношения старшего начальника к самоуправству начальника младшего; зависимости человека в погонах от всей иерархии начальников.

Так может ли в такой моральной атмосфере, «узаконенной» временем и традициями, начальник быть неправым в принципе? Нет, не может. Даже в ситуации, описанной в «бородатом» армейском анекдоте.

Солдат-остряк не без ехидства спрашивает:

– Товарищ сержант, а крокодилы летают?

– Да вы что, Иванов! Конечно нет, – уверенно отвечает сержант.

– А командир роты утверждает, что крокодилы летают, – заявляет солдат.

– Что? Командир роты? Да, да, конечно летают, но только так… низехонько-низехонько, – выкручивается из щекотливой ситуации сержант.

Сравним лицевую сторону медали «За самость» с ее обратной стороной. Оборонительная установка «Я не виноват!» носит локальный характер. Ее экранирующее действие ориентировано вовнутрь личности, оно имеет целью создать защиту от обвинений и упреков, то есть от волевых воздействий окружающих. Наступательный же принцип «Я прав!» ориентирован вовне, от личности. Он нацелен на подавление воли людей, находящихся в контакте с беспрекословно правым человеком.

Вынужденное признание правоты отдельно взятой личности людьми, длительно зависимыми от нее, пагубно влияет на последних. Проще говоря, они становятся двуличными: с одной стороны – дежурная учтивость, упредительная исполнительность и публичная поддержка авторитета начальника. А с другой?.. Слышали бы вы, что и как говорят о своих начальниках «уважающие» их подчиненные в курилке, казарме или на «мальчишниках» в офицерском общежитии! Но справедливости ради следует сказать, что характеристики, отпускаемые начальникам заглазно, не всегда бывают издевательскими. Имеют место и положительные (и даже очень) отзывы о своих командирах. Однако это, скорее, исключение, нежели правило.

Безусловно, насаждаемый всеми правдами и неправдами абсолютистский принцип – «начальник всегда прав» неизбежно уродует нравственность не только подчиненного, но в большей степени – самого начальника. «Беспрекословная правота», исходящая от него, обычно отражается подчиненным в виде столь же «беспрекословной веры» в эту самую правоту. Такая обратная связь, в конце концов, приводит к тому, что начальник и сам уже начинает искренне верить в собственную непогрешимость, в то, что «Я, действительно, всегда прав!». Нетрудно догадаться, во что выльется в конце концов необузданная самоуверенность.

Да, «короля делает его окружение». И хотя в данном случае масштабы далеко не королевские, принцип остается тем же. Утрата критического отношения к собственным суждениям и поступкам усиливает придирчивость к другим и порождает двойной стандарт оценки поведения в сопоставлении «я и они». Применительно к армейским (опять же!) условиям это выражается в том, что в сознании начальника понятие «моральное право» отрывается от понятия «уставное право».

…На строевом смотре командир подразделения придирчиво осматривает своих подчиненных. В его обязанности входит проверка их внешнего вида и правильности исполнения ими строевых приемов. Офицер делает необходимые замечания, причем в строгой форме, то есть в духе уставных требований. Все верно, за исключением одного: этот начальник вообще не