относятся в полной мере, цель оправдывает средства, и утверждаемая им ложь есть всего лишь «ложь во спасение». От чего? От падения «в грязь лицом», ибо в признании вины он видит исключительно позор, унижение, слабость. Следует заметить, что неправедно утверждая свою невиновность, человек способен совершить и третий грех: «не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исх. 20,16), свалить свою вину на невиновного. А это уже карается не только Ветхозаветным Законом: «Никогда не обвиняйте других, чтобы защитить себя, потому что у времени есть особенность – обязательно открывать истину» [10], с. 41.

Такой безнравственный финал предопределила человеку его самость. Именно она является автором ложных доводов и аргументов, которые человек лишь озвучивал. Поскольку эта самая самость выходит на роль главного действующего лица рассматриваемой темы, постольку будет вполне уместным небольшое отступление от нее в пользу самости. Тем более что общаться с последней, хотим мы того или нет, нам придется и в дальнейшем, правда – на поверхности иных ее граней.

* * *

Если прибегнуть к зримому образу, то самость следовало бы уподобить ядовитому дереву, крона которого раскинулась в пределах душевного плана человеческой триады, а корни ушли в темные, низменные слои плана животного. Постоянно питая душу человека ядом, добытым в звериных глубинах человеческой структуры, этот «анчар» медленно, но верно умерщвляет ее.

Ствол этого ужасного древа – гордыня; ветви – неизбежные ее атрибуты: завышенное самомнение, ложное самоутверждение, болезненное самолюбие, тупое самодовольство и другие малосимпатичные «само». Естественно, толщина ствола и разветвленность кроны будут различными в душах разных людей. Поскольку самость – понятие индивидуальное, постольку разновидностей ее существует столько же, сколько и ее носителей. Близкими синонимами слова «самость» будут – себялюбие, эгоизм, эгоцентризм.

Коренная связь самости со звериным планом, функционирующим по законам стойких природных инстинктов, делает ее чрезвычайно живучей. Впрочем, устойчивость самости к внешним воздействиям во многом определяется и тем, насколько она удалена от своего «могильщика», плана духовного. («Поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти» – Гал. 5,16).

Таким образом, реакция человека на упреки в безнравственности (например, на укор – «ни стыда, ни совести!») зависит от глубины залегания самости в его душе. Либо этот болезненный, но целительный укол Духа, пронзив слой самости, вонзится в те самые «стыд и совесть», либо только разъярит ее, как дикого зверя, лишь раненого выстрелом охотника. По определению русского философа Н. А. Бердяева, «совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом» (Цит. по [4], с. 175). Однако существуют люди, в пределах душевного плана которых вообще нет уровня, где такое соприкосновение могло бы состояться. Их так и называют – бессовестными. И если количество таких нравственно убогих людей увеличивается, то соответственно снижается эффективность процесса очеловечивания человека.

Самость может существовать только в положении «вне вины»; виноватой самости в принципе быть не может. Поэтому человек с «хорошо развитой» самостью непробиваем в любых ситуациях. Даже когда все обстоятельства – против, и виновность его вполне очевидна, он будет с упрямством осла (да простит меня это бедное животное!) отрицать ее, ибо признание человеком даже незначительного упрека в свой адрес нанесет вред древу самости, приведет к отсыханию его листьев и побегов.

Будучи детищем животного плана, самость борется за выживание, естественно, по-звериному: тупо, отчаянно, агрессивно. В силу той же родственной связи, она чует опасность издалека и поэтому всегда пребывает в готовности дать отпор любому обличителю. Эта настороженность часто трансформируется в болезненную подозрительность к окружающим, в большинстве которых самость видит потенциальных обидчиков.

Врожденная самость («зло от юности» человека – Быт. 8,21) и совесть, благоприобретаемая в Духе Святом (Рим. 9,1), – антиподы, активно борющиеся за душу человека. Однако результаты наблюдения за поведением людей вокруг нас дают основание считать, что «пальма первенства» в этом противостоянии, как это ни прискорбно, принадлежит самости.

Личность с гипертрофированной самостью выглядит достаточно одиозной, но только – не в собственных глазах. А в собственных? Это – или герой, мужественно выдержавший осаду, или оскорбленная невинность, «без вины виноватый», или воплощение благородного негодования, гнева праведного, или же, наконец, этакий неприступный слон, пренебрегающий лаем всяких мосек. Человек же с «нормированным» уровнем самости способен в отдельных случаях снизойти до критического отношения к себе, своим мыслям и поступкам.

Дело в том, что душа человека, загрязняясь снизу, одновременно осветляется сверху благодаря воздействию Высших Духовных Сил. От степени ее просветленности зависит «порог чувствительности» человека к обвинениям извне. Естественно, чем менее душа замутнена продуктами животного плана, тем вероятнее, что жесткие критические упреки проймут ее до «самой самости», заблокировав последнюю хотя бы на время. В таком «очеловеченном» душевном состоянии люди могут приблизиться к тому, чтобы признать свою вину. Но вот признают ли? Все зависит от соотношения сил. Чаще оно складывается в пользу самости, которая пробивает нравственную блокаду совести. Это и понятно, ведь признание вины практически несовместимо с жизнью самости. Поэтому последняя станет отчаянно защищать себя, изо всех сил принуждая человека, уже готового к признанию вины, в последний момент воскликнуть: «Нет, я не виноват!».

Как ни странно, но безоговорочное признание вины, как и категорическое непризнание ее, обусловливают комфортность душевного состояния людей. Естественно – разных, ибо природа удовлетворенности собой в обоих вариантах совершенно разная: в первом случае – человеческая, во втором – животная; в первом случае – чистая совесть, во втором – самодовольная самость.

Тем не менее оба варианта, несмотря на диаметральное различие причин, их породивших, имеют общее следствие – стабильность душевного состояния, обретение внутреннего покоя. Третий же, промежуточный вариант, когда человек робко признает вину или не более решительно отрицает ее – скорее всего, душевного равновесия не принесет. В любом случае он будет сомневаться в правильности своего поведения и жалеть, что не поступил иначе.

Полезны или вредны эти колебания для нравственного здоровья человека? Все зависит от направления движения его души. Если она, призванная совестью, поднимается до этого пограничного состояния, оторвавшись от самости – то это, конечно, хорошо, ибо появилась предпосылка к моральной победе человека над собой. Но если зов самости окажется сильнее голоса совести, и в результате душа человека, оттолкнув высокие моральные принципы, опускается в некую нравственно неустойчивую зону, то это, конечно, плохо, ибо возникает тенденция к моральной деградации личности. На этой нравственной ступени содержание и последствия вины отходят на задний план, а на передний – выступает страх прослыть сопричастным этой вине. Некоторые считают, что этот страх обусловлен стыдом перед людьми. Отнюдь нет, ибо для этого, как минимум, потребовалось бы вначале испытать стыд перед собой, перед собственной совестью. Но в условиях, когда совесть является дефицитным продуктом душевного плана, подобное случается крайне редко.

Разумеется, виноватым в чем-либо может оказаться любой и каждый, но проявить душевную силу признания