на грубо выструганном столе. Эйхе сначала протестовал, ведь из-за зарубок на столешнице теперь было нельзя играть в «полкрейцера» и трик-так, да и кубики костей будут падать по-другому.

— Ничего, дружище, мы вырежем «шашки» в сторонке, — сообщил ему Беренгард, и нарезал клетки с самого края столешницы. Берн всегда нравился мне — он покладист и не чванлив, даже несколько раз давал мне уроки боя на топорах. Служит он тоже по церковной части, только не в монастыре, как я, а повыше. Берн служит нашему сюзерену — он один из сержантов экзархата Виссланд, куда входит наш диоцез Андтаг. Молод, красив как Аполлон, умен и общителен, но, увы, небогат. Как и все мы здесь…

Я осторожно отпил мутную сладковатую жидкость, и принялся за рагу, черпая его, как все, хлебной коркой.

— Сегодня у Гельмиеры эль покрепче, чем всегда. Всегда сюда захожу, — сообщил Виллем, глядя на мои сомнения по поводу напитка.

— Лучший эль — только в монастыре! — сообщил рыцарь, любивший подчеркнуть богатство и влиятельность своего сюзерена, хотя гордиться тут, честно говоря, было нечем.

— Ну, как сказать, — Беренгард, немало поездивший по свету, любил рассказать о своих путешествиях. — Самый лучший эль, что мне довелось попробовать, был сварен в Мариенстаде. Они там скинулись всем городом и купили медный котел на пять бочек. Вот в нем эль получается просто великолепным.

— Ха! А как же они пользуются одним котлом всем городом сразу? Да еще и таким здоровым?

— Очень просто. Ставят сусло, потом заливают его в котел и варят. По очереди — чье время пришло, тот и варит. Потом сразу разливают по бочкам, там и охлаждают, и выдерживают.

— А где стоит у них этот котел?

— Возле ратуши, на площади.

— Это надо катить бочки с суслом на площадь, а потом обратно? Да вот еще!

— Зато все видят, из чего эль варится, и хорош ли он. Там народ всегда знает, в какой кабак стоит заглянуть, а какой обойти стороной.

— А я скажу, что в эле главное — грюйт*. Солод-то всегда примерно одинаковый, а вот какие травы туда добавляют — это другой вопрос.

— Не скажи. Замочить солод — непростое дело. Бывает, он плесневеет, или еще чего похуже.

— Чтобы добрые люди не отравились — за этим должны следить эльманы. А я говорю про вкус и крепость. Вот оловянщики в Нордланде научились делать двойной эль — это когда сусло ставят не на воде, а на уже готовом эле. Крепкий получается- ухх! А в Лайтенце сейчас вошел в моду хмель. Варят эль с хмелем, получают «пиво».

— Вот это я бы попробовал — воскликнул Гиззер, немолодой горожанин с лицом, похожим на моченое яблоко, очень любивший как следует набраться. — Должно быть, хмель дурманит так, что с двух кружек окажешься под столом!

— А ты попробуй на Скорняжной улице эль с беленой — там упадешь от одной кружки. Только после этого можешь уже не встать. Правда, Гиззер?

— Давно пора это запретить, — авторитетно заявил Виллем. — От белененого эля люди, бывает, с ума сходят. Я слышал, мясник в соседнем Оденельштадте выпил такого, а потом зарезал соседа, приняв его за быка!

— Нет, это было подальше, в Мортенау, — не согласился Беренарт. — И принял он не за быка, а за зверочеловека. Так он сказал на суде, прежде чем его повесили. Нет, белена — это совсем скверно. Хуже только пиво с грибами, что любят наши зеленокожие друзья из Орквальда. А вот лайтенский хмельной эль — очень хорош, хотя и не настолько, как ты думаешь, Гиззер.

— И давно ты был в Лайтенце? — удивился Виллем.

Бернхарт усмехнулся.

— Ни разу в жизни там не бывал. Меня угощал кастелян замка Эбершрайк, когда я был там осенью. Ему привезли два бочонка аж из самого Лайтенца, и ничего не испортилось!

— Ты был в Эбершрайке? И что там? Готовятся к сейму?

— Думаете, сейм все-таки состоится? — спросил Брюнн, богатый торговец, наблюдавший за игрой Виллема с Беренгардом.

— Ходят слухи, — веско произнес стражник Аппель, глазами давая понять, что слухи эти исходят не откуда-нибудь, а от серьезных, кулуарно осведомленных особ, — что в этот раз император все-таки будет избран! И произойдет это как раз на сейме, что собирается в Эбершрайке!

Интересно, подумал я. Этот Эбершрайк — большой замок возле города Ахенбург, и принадлежит церкви. В самом Ахенбурге расположен конклав и дворец Пресветлого блюстителя. Если сейм собирают на терртории церкви, значит, экзархи, в пику владыкам Кенигсланда и Штирланда, решили оказать покровительство князьям — выборщикам.

— Это будет достойным удивления событием, — заметил молодой Виллем, взяв сразу две шашки Беренгарда, и проведя свою «в дамки». — Мы сотни лет живем без императора и все уже привыкли к этому!

— Ну, вроде бы император есть — Карл Рейкландский!

— Да, но признают его только в Кенигсланде. А кто основные претенденты сейчас?

— Да, практически, все! В этом-то вся проблема!

— Я слышал, что Волленбурги набрали уже много сторонников — сказал Виллем, живо интересовавшийся движениями в высших сферах. — И он очень богат, не зря его называют «Синьором Лайтенца». Торговый город на берегу моря — это золотое дно!

— Да, Гетц фон Волленбург — известен далеко за пределами Виндесхейма. Но и противников у них хватает. Только он не очень-то ладит с Церковью. Десятина, видите ли, ему в тягость!

— Это торгаши из Лайтенца его так настроили. Ведь это они платят талью, а не сам Волленбург!

— А я слышал наоборот. Историю со снижением тальи раздул сам граф. Его поэтому-то и призвали в город, что он обещал Совету Господ Лайтенца облегчение церковных налогов. Только он никакой не «синьор» им! Правит там по договору. Говорят, лайтенских альтманов просто трясет от возмущения, когда они слышат, как его называют «синьор Лайтенца». И не думай, что он может черпать с этого «золотого дна», сколько хочет. Тамошние торгаши — те еще скряги! Про таких говорят — «дашь корову — он просит и сена». Так что не торопись завидовать «синьору Лайтенца» — бьюсь об заклад, его подданные намного богаче его самого!

— Ну, без поддержки Церкви фон Волленбургу трудно будет стать императором — решился высказаться и я. — Ее авторитет…

— Да кого это интересует — возмутился Беренгард. — На сейме голосуют только князья. Да и то не все. А это люди широких взглядов, и церковники им не указ. Знаешь, как их сейчас зовут? «Светоши». Ха-ха-ха!

Все засмеялись, сочтя шутку крайне потешной.

— Вы абсолютно правы, рыцарь. Но, согласитесь, князья, прежде чем принять решение, тоже кого-то слушают? Они слишком