— Хорошо.

Пока четвероногих готовили к походу, я дошел до келаря по поводу продуктов в дорогу. Он ожидаемо отправил меня к ключарю Гиппелю. Толстяк, хлопотавший на кухне, выделил мне весьма щедрый пай из хлебов, сыра и даже выделил круг кровяной колбасы.

Выйдя за ворота верхом на Ифрите, с мулом в поводу, я кое-как доковылял до Мощеной улицы. Эйхе вместе со своим «пасынком» Миххелем ждал меня у порога.

— Отлично! Кхорн побери, просто великолепно! Высоченный молодой жеребец! Как у вас получилось, Энно?

— Наверное, брат Гонорий просто хотел бы увидеть меня с переломанными ногами! И, Ренн, я очень надеюсь, что с конем ничего не случится!

— Не беспокойся. Вот твой мул! Жаль, что на конюшне нет охотничьих собак!

— Собак нет. Но ты можешь арендовать рогатину или охотничий меч у мастера Кана!

— Непременно, дружище! Непременно!

— Я, кстати, отправляюсь к нему. Миххель, перегрузи торбу с жеребца на мула.

— Я займусь сборами. За мной должок, Энно! До встречи!

И Эйхе взялся за сборы на свою охоту, а я поехал к оружейнику.

Подъехав к мастерской Кана, я позвал Азалайсу. Сначала выглянула кухарка, потом — жена Кана, а через пару минут и сама Аззи. Она была в камизе и робе, явно ей маловатой.

— Нам пришлось выдать ей рубашку и платье, чтобы она выглядела прилично, — с недовольным лицом сообщила мне супруга Кана.

— Благослови вас Свет. Я заплачу за эту одежду при расчете с мастером за доспех, — сообщил я.

— Не задерживайте с этим, сударь, — надменно попросила фрау Кан и величественно удалилась.

— Садись на мула, фройляйн, — обернулся я к Аззи. — Извини, он без седла.

— Я могу и так пойти, — сообщила мне Аззи. — Я не имею привычки отягощать своим телом других живых существ.

— Ну, хочешь — иди пешком.

Аззи действительно не села на мула — она взяла его под уздцы и легкой упругой походкой отправилась за мною. Она была в прекрасном расположении духа.

— Куда мы идем?

— В деревню в десяти лигах отсюда.

— Десять лиг — это сколько?

— Если будем идти также как и сейчас — до заката поспеем.

— Отлично. Наконец-то прочь из этого ужасного места! Тут задохнуться можно, и постоянно кого-то убивают.

— Кого убивают?

— Сегодня в доме, где я жила, зарезали петуха. А вчера — ягненка. Это очень нехорошо — убивать таких маленьких ягнят только из-за того, что у них мясо мягче, чем у взрослых! А уж как воняет и на улице, и в доме.…А люди друг на друге живут, спят в одной кровати по трое, по четверо!

— Ну и прекрасно. Ты мне вот что расскажи. Тебя когда с костра стащили, у тебя половина одежды уже сгорела. А на тебе — ни ожога. Как ты так сделала?

Азалайса слегка нахмурилась.

— Я могу так делать с самого детства. Умела, с тех пор как себя помню.

— Так-так. И как ты это делаешь?

— Я не могу это объяснить непосвященному.

— Ну, уж как-нибудь постарайся объяснить непосвященному мне, иначе придется объяснять какому-нибудь вполне компетентному инквизитору!

— Вот зачем вы пугаете бедную девушку!

— Тебя, похоже, не так-то просто испугать.

— Да уж, насмотрелась я всякого, что есть, то есть.

— Ладно, не хочешь рассказывать, не надо. А вот как ты копыто лошади залечила?

— Травами, — лукаво улыбнулась Аззи, на ходу поглаживая морду своего мула.

— Да это же отлично! Ты нарастила ей с полдюйма копыта за одну ночь, и все это- травами! А как называются такие травы?

— Ну, уж и не полдюйма, неправда это, намного меньше…

— Но за одну ночь?

— Так я всю ночь тогда не спала, разве вы не видели?

— Видел, видел. В общем, копыто ты нарастить можешь…

— Сколько-то могу, правда.

— А зубы? Зубы умеешь?

Она замялась.

— Ну, это немного другое.… Да и надо ли? Если лошадь теряет зубы, значит она старая. Что ей растить зубы, все равно скоро помрет!

— Я, на самом деле, не про лошадь. Мне тут зуб недавно выбили. Может, посмотришь, а?

Она оторопело посмотрела на меня.

— Я, сударь, больше быков и коров лечу, людей я не очень-то умею!

— А ты попробуй. Мы не так уж сильно отличаемся. Если будешь лечить людей, да еще и так успешно, как ту лошадь, тебе будут платить ОЧЕНЬ хорошие деньги. Доктора всегда в цене.

— Доктора?

— Да. Такие люди. Лекари. Залечивают раны, болезни. Предотвращают эпидемии. Я думаю, ты смогла бы!

Она задумалась.

— Раны я умею лечить, и очень хорошо. Правда, в деревне мне приходилось многое скрывать, но всё же ко мне обращались, и людей я, бывало, тоже лечила, не только скотину.

— Вот и славно. Клиентов я поначалу смог бы тебе поискать, потом — сами потянутся. Тут главное — не попасть в инквизицию.

— Это те, кто сжигают людей?

— Ведьм. Вурдалаков, ведьм, оборотней, гхоллов, прочую нечисть. Иногда, конечно, ошибаются. Вот тебя, например, взяли и отпустили.

— Вот чего мне совсем не хочется, сударь, так это — на костер. Лучше без денег, но зато не изойти на дым и золу. А вот как «предотвращать эпидемии»?

— Ну, вот будет эпидемия, мы с этим и разберемся. Скажем, во время чумы палатки окуривают дымом. От холеры — вроде надо кипятить воду. От тифа — морят вшей… Кстати, Аззи. А не можешь ли вывести у меня вшей? Уже замучили, право слово.

— Могу, конечно, — Аззи усмехнулась, — как и любая женщина, не ослепшая от шитья.

— Нет, не просто выбрать их, а вот, чтобы их никогда уже не было, вообще. В наших местах, скажем, на собак надевают ошейники от блох, и пока такой ошейник надет на собаку, блохи ее не беспокоят.

Аззи хихикнула.

— Думаете, вам пойдет ошейник? А я слышала, господа предпочитают золотые цепи!

Болтая таким образом, мы достигли городских ворот. Тут я увидел знакомую фигуру. Рыцарь Беренгард и еще трое всадников выезжали в те же ворота.

— О, Энно! Куда вы собрались?

— Монастырь послал меня в свои поместья собрать и привезти полугодовые платежи.

— Похоже, мы с вами будем попутчиками. И даже, соучастниками, ха-ха. Мы едем собирать талью с северных земель.

— Прекрасно. С таким прекрасным собеседником как вы, рыцарь, время в пути пролетит как один миг. Ваши спутники…

— Да, разрешите вас взаимно отрекомендовать. Энно Андерклинг, юнкер, слуга церкви, человек, чье происхождение загадочно как таинства Света, принесший в этот мир дивную игру под забавным названием «шашки». Это, — он указал на немолодого господина, одетого в дорогой, тонкой ткани шаперон и теплый серый вамс, с бляхой на толстой серебряной цепи, —