Он всегда помогал как мог, мог выслушать (в чём я убедился лично). Он был верным и хорошим другом, ему можно было доверить самые сокровенные тайны, не беспокоясь о их сохранности.

— Я бы с таким в разведку бы пошёл, — говорил о нём Константин Константинович.

Он был развит не только физически, но и умственно. Он мог запросто поддержать разговор о чём угодно, при этом разговаривая не общими фразами, а вполне словами знатока.

Если в мире существует идеальный человек, то вне всяких сомнений это был Ярик.

О себе я тоже поведал лишь основное, приводить здесь этого смысла не вижу.

За рассказами время пролетело, как комета, и скоро мы были на месте.

ГЛАВА 8

Место для нашей стоянки было выбрано весьма удачно: небольшая полянка, окруженная лесом с одной стороны и небольшой речушкой с другой.

Не откладывая в долгий ящик, мы приступили к установке палаток. Они были двуместными, поэтому всего их было около пяти на всю стоянку. Мы поставили их полукругом, открытым в сторону реки.

Хоть нас и учили ставить палатку, на практике всё оказалось куда сложнее. Было трудно разобраться с кольями, веревками и прочей ерундой. То веревка путалась, то колышка рядом не было, то еще какая-нибудь пакость случится. И тогда мне помог Рокоссовский:

— Палатку ставить — это, брат, дело нелёгкое, но если приноровиться…

И с этими словами он потянул за некоторые веревки. Палатка тотчас же раскрыла свои крылья и приняла подобающий вид.

Нас распределили по палаткам. Я попал в одну с Яриком, а Глеб с Владой в другую — соседнюю от нас.

В центре лагеря разложили костёр, возле него положили старые деревья в качестве лавок. Было установлено дежурство: кто-то собирал дрова, кто-то занимался готовкой еды, а кто-то обеспечивал всех водой, ягодами, грибами и рыбой, пойманной в речке.

Вот это была нормальная жизнь, где отсутствует СанПин, где нет привычных удобств в виде техники и интернета. Здесь все было иначе, как-то по-настоящему, лишь ты и природа, один на один.

Остаток дня прошёл в трудах и заботах, а после отбоя я и вовсе уснул мгновенно.

По наступлению утра, нас поднял Александр Алексеевич и, после утреннего туалета, приступил к тренировке. Хоть мы и находились в походе, а тренировки никто отменять не собирался.

Потом был завтрак. Каша, сваренная в котелке, да ещё и на свежем воздухе была вкуснее обычной в несколько раз. Маршал тоже оценил её по достоинству:

— Нет, что бы там не говорили, а простая солдатская каша и есть всем деликатесам деликатес!

С ним трудно было не согласиться.

После завтрака мы тренировались, купались в реке, а потом были предоставлены сами себе. Я, Глеб и Ярик отпросились у тренера прогуляться в лесу. Там, вдали от посторонних ушей, у нас состоялся следующий разговор:

— Ну что, Ромео, — начал Ярик, — всё, как ты хотел. Мы в походе, чужих нету. Влада здесь. Чего же ждать? Признайся ей уже.

— Согласен, — поддержал его Глеб, — ждать больше нельзя. Если не сейчас, то когда?

— К чему такая спешка? — возражал я, — Не могу же я средь белого дня заявиться к ней, как снег на голову!

— А зачем медлить? Ты этак всю жизнь откладывать будешь. Я правильно говорю?

Глеб утвердительно кивнул.

— Хорошо, — сдался наконец я, — пора ей признаться. Но как?

— Очень просто, — отвечал Глеб, сегодня я и Влада дежурим по лесу, а ты с Яриком завтра.

— И что?

— Так давай поменяемся! Сегодня ты с ней вместо меня, а завтра я вместо тебя!

Идея мне понравилась, поэтому было решено привести её в исполнение. Конечно, пока ни один из наших планов не сработал, но ведь раз в год и палка стреляет. Наверно.

По возвращению с прогулки, мы договорились с Александром Алексеевичем о моей с Глебом замене, предупредили и Владу. Она тоже была только за, чему я был очень рад.

В назначенное дежурством время, мы с Владой отправились в лес. Пацаны проводили меня, напутствуя советами. Константин Константинович тоже пошёл со мной, но обещал, что в момент признания будет в отдалении от нас.

Мы ходили по лесу уже около получаса. Влада беспечно искала грибы и ягоды, а я был весь на нервах. Но отступать было некуда.

— Влада!

— Что?

— Я должен тебе признаться.

— И в чём же?

Я собрался с духом и произнёс:

— С самой первой нашей встречи, я сразу понял, что мы очень похожи друг на друга, что отмечено было и окружающими. У нас будто есть нечто общее, но невидимое. Я понимал, что мы будем отличными друзьями. Но чем больше общался я с тобой, тем сильнее дружба моя переросла в привязанность, а та со временем стала любовью. Я не могу этого боле скрывать, я хочу, чтобы ты знала правду.

Я шумно выдохнул. Ну и речь загнул! Никогда не блистал красноречием, а здесь такое. Но не вызовет же это отторжение?

Она не отвечала. Я начал беспокоиться, как вдруг она выронила корзинку из рук и кинулась мне на шею. Я так и остался стоять бревном, не зная, что делать, ибо к этому я точно не был готов.

— Гриша! Как здорово, что ты признался. Ах, если бы ты знал, как я мучилась оттого же чувства! Я долго искала повод, чтобы признаться тебе, однако решительность покидала меня в самый неподходящий момент. А теперь ты признался сам, и это сущее спасение для моего сердца. Я тоже люблю тебя!

Господи, боже мой, какая вычурная речь. А я еще что-то говорил про свое красноречие! Нет, конечно не письмо Татьяны к Онегину, но все же.

Я был безумно рад, однако не знал, как реагировать. Но более всего поразило меня не её признание, а её объятие. Для меня любое соприкосновение с девушкой это что-то из другого мира. А здесь… Я решил, что хватит думать и поддался зову сердца. Я тоже крепко прижал её к груди.

И в этот момент какое-то новое чувство наполнило меня. Я чувствовал себя её покровителем, защитником. А сама она казалась мне чем-то хрупким и ранимым.

Не знаю, сколько мы так стояли: обнявшись посреди леса, где единственными свидетелями нашей нежности были великаны деревья, которые видели очень многое, но рассказать не могут ничего.

Тогда я заметил, что у неё на глазах были слёзы.

— Ты чего? — спросил я у неё, стараясь придать тону максимальную мягкость, но получилось плохо, ибо с нежностью у меня туговато.

— Знаешь…