Александр Алексеевич: он встал, подошёл к парню, сказавшему эти слова, и дал ему увесистый подзатыльник.

Маршал тоже негодовал:

— Это же каким гадом нужно быть, чтобы на национальности перейти! Так только фашисты делали!

— Но ведь есть и плохие нации, — возразил я, — например американцы.

Рокоссовский бросил на меня быстрый гневный взгляд:

— Ты не прав. Не прав в корне. Нет плохих наций, есть плохие люди. Человек себе национальность не выбирает. Все нации равны, не нация человека определяет, а его поступки.

После данного происшествия разговоры как-то не клеились, поэтому все быстро закончили приём пищи и разошлись спать.

Перед сном я решил заглянуть к Владе. Какого же было моё удивление, когда я застал её со слезами на глазах.

— Что случилось? — сразу же кинулся я к ней.

— Понимаешь… Это же так обидно! Что за дурацкие стереотипы! — говорила она, всхлипывая.

Я обнял её, а она не стала отстраняться. На ум пришла идея повторить слова маршала. Влада действительно успокоилась, а когда я собирался уходить, сказала:

— Спасибо тебе. Я… Я просто не сдержалась…

— Ничего страшного. Я всё понимаю. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Я вышел из шалаша и сразу же наткнулся на Глеба.

— Глеб? И давно ты тут стоишь?

— Как ты зашёл, так и стою.

— Зачем?

— Ну а что мне вам мешать?

— Ладно. Давай.

Мы попрощались. А по дороге в шалаш самые разные мысли бились у меня в голове. На душе было легко и спокойно от той мысли, что с Владой всё складывается так хорошо. И мысль эта заставляла меня не идти, а лететь в шалаш.

Я зашёл и сразу завалился спать в импровизированную постель, состоящую из веток лапника. Было весьма неудобно, хотя Рокоссовский говорил, что мягче такой «перины» не бывает.

— Чего такой довольный? — спросил Ярик, который уже лежал.

— Да так… Ничего. Просто настроение хорошее.

Друг мой усмехнулся и перевернулся на другой бок. Конечно, он всё знал.

Я же, едва закрыв глаза, провалился в сон.

ГЛАВА 12

Подъём состоялся рано, ибо надо было двигаться дальше. Времени на раскачку после сна никто не давал. Мы только затушили костёр, наскоро оделись и отправились в дорогу.

Весь наш путь прошёл без особых происшествий. Он почти не отличался от того, который был накануне. Единственная хорошая новость заключалась в том, что мы вошли в лес, нетронутый бурей. А означало это только одно — до лагеря теперь рукой подать.

Уже вечером на привале Александр Алексеевич объявил:

— При удачном раскладе завтра будем на месте!

Все были ободрены этой новостью, так как поход уже порядком поднадоел. Однако и за день до заветной цели не обошлось без приключений…

Ничего не предвещало беды. Нас, то есть меня, Ярика, Владу и Глеба, отправили в лес за топливом для костра. Далеко от лагеря не уходили, чтобы не заблудиться, нам так советовал поступить Рокоссовский. Точнее он посоветовал мне, а уже я передал это остальным.

Мы собирали сухие ветки, периодически перекрикиваясь, чтобы не заблудиться. Для того, чтобы работа наша была эффективнее, мы разошлись друг от друга.

Неожиданно я услышал голос Глеба:

— Ребята! Идите сюда! Тут такое!

Я, как и все остальное кто собирал ветки, пошёл на голос. Когда мы были на месте, глазам нашим предстала следующая картина.

Глеб стоял на краю огромного оврага. Примечателен был как раз последний. Во-первых, он был невероятно глубок и обширен, тянулся неровной полосой на метров тридцать, если не больше. Уже смеркалось, поэтому весь овраг казался огромной пастью, которая готова поглотить любой предмет, попавший в неё. По его краям росла желтоватая травка, которая в полумраке казалась зубами этой прожорливой пасти.

Первым на данную находку нашего друга отреагировал Ярик:

— И что?

— Ну ты посмотри, какая громадина!

— И?

— Ну просто…

В этом состояла небольшая проблема Ярика: во всём должен быть смысл. Или хотя бы какое-то подобие смысла.

Влада же была в полном восторге от находки брата:

— Вот это да! Никогда такого не видела!

Действительно, овраг обыкновенный — восьмое чудо света. Она подошла к краю и заглянула внутрь.

— Какая темень! Хоть глаз коли. Наверно глубокий.

Вдруг нога её поехала. Я среагировал быстрее всех: пулей бросился к Владе. Оказавшись рядом с ней, я схватил её за руку и что есть силы потянул в сторону, противоположную от пропасти. Сам же я не удержался и начал проваливаться в бездну. Видел только тусклый свет неба наверху и головы моих товарищей, склонившихся над оврагом.

Потом был удар о землю. Я покатился по отлогому склону вниз. Однако катился недолго. Когда я почувствовал, что всякое моё движение кончено, поднялся на ноги и сделал несколько шагов. Но сразу же мою ногу пронзила резкая боль. Я едва не закричал, схватился за неё и провалился в беспамятство.

— Эй!

Меня кто-то тормошил.

— Вставай, боец!

Я открыл глаза. Это был маршал.

— Вот! Очнулся — уже хорошо! Давай помогу.

Он взял мою руку и помог мне принять сидячее положение.

— Ну ты герой, — твердил Константин Константинович всё время, — девушку спас!

Я покраснел.

Заметив это, Рокоссовский сказал:

— Не надо стесняться! Надо гордиться! Страна должна знать своих героев!

Вдруг вдалеке я увидел свет, приближающийся ко мне. Потом послышались и голоса:

— Кузьмин!

Это был тренер.

Вскоре он и ещё несколько ребят (в их числе Ярик и Влада) были уже рядом со мной.

— Гриша! Как я волновалась! — кинулась на меня Влада.

Я обнял её.

— Ты же спас меня! А сам мог погибнуть!

Вечно она со своим максимализмом…

Меня подняли наверх, донесли до места остановки. Уже там мою ногу осмотрел Александр Алексеевич.

— Да, — протянул он, — дело табак. Но сейчас обработаем, а там до лагеря доживёшь.

Рана жутко болела всю ночь, поэтому спал я крайне беспокойно.

На следующий день меня несли на самодельных носилках. А до лагеря мы, кстати, добрались.

Там меня конечно же отправили в медпункт. Позвонили родителям, всё рассказали. Забирать меня заранее смысла не было, ибо до конца смены оставался всего день. Зато на это время я стал настоящей легендой. Все пересказывали друг другу историю моего «подвига», которая постоянно обрастала новыми подробностями.

Весь последний день нашего пребывания в лагере я описывать не стану. Это было время сборов вещей, генеральной уборки помещений и прочего и прочего.

Настал день отъезда. Многих забирали родители, меня в том числе. Наша компания (я, Ярик, Глеб, Влада) стояла со всеми чемоданами на парковке, проводя последние минуты перед отъездом. Лёгкое волнение витало