— Рез чистый, без задиров, — глянув на обрубок пальца, глухо произнес Мутон, — лезвие хорошо точили. Само заживет. Только в жопу не суй.

— Да вроде и не думал…

— И в носу не ковыряйся, — продолжил врачеватель, — в соплях никакой силы нет. Вся сила в заячьих катышках. Полезней меда. Найдешь, пожуй, приложи в тряпице. Чистой. И в жопу не суй.

— Вы уже говорили, — вежливо намекнул Бертран.

— Вы, молодежь, суть сущеглупые, аки овцы! Вам дюжину раз скажешь, и все равно свежей раной в говно влезете! И пальцы не суй, и тряпицу не суй!

На этой мудрости, дедушка закрыл глаза и мгновенно заснул. Бертран не успел даже уточнить, чем дерьмо человеческое отличается от заячьего, раз от ушастых столь полезно.

— Все дело в жевании, — решил сам для себя Суи. Лучше всего жевать и молчать.

Пока проходило лечение, гуртовщики начали собираться ко сну. Растягивали тенты, расстилали одеяла…

Понаблюдав за сборами, Бертран сперва отошел в сторону, затем взобрался на невысокий холмик. А то затопчут еще. И заметят только вечером, когда из копыт косточки начнут выковыривать.

Гуртовщики наскоро побросали разложенные было вещи, начали сгонять стадо. Стадо негодующе ревело — оводы летают, а тут еще хозяева с кнутами!

— Кругом одни только сволочи! — решил Суи.

— Истинно так, — со спины произнес старший гуртовщик, — истинно так. Меня зовут Таури.

— Как его? — Суи оконфузился и кивнул в сторону Таури-младшего, который как раз возился с непослушной коровой.

— Это его как меня, — хмыкнул гуртовщик, — а как твое имя, недавний знакомый?

— Меня зовут…

— Только не говори, что Васьен, — хохотнул чернобородый, — все равно не поверю.

- Бертран ди Суи из Суры.

— Сура? Это деревня, что по тракту в паре дней пути?

— Она одна такая была, — от накатившей боли в груди, Бертран всхлипнул, дрогнул голосом.

— Вот что горело… — протянул Таури, поскреб могучий затылок — волосы росли смешно, толстыми пучками. — А мы понять не могли, вроде бы и не лесной пожар, а зарево на полнеба. Давай с нами, Бертран из Суры. Ты мелкий, но духовитый. Как крыса. Раз Суры больше нет, возвращаться тебе некуда.

— Дела, — пожал плечами Бертран, не в силах скрыть сожаления, — очень важные и очень нужные дела.

— Ну раз дела… — протянул гуртовщик, помолчал немного. Бертран последовал его примеру.

— Все беды от баб и денег, — мудро сообщил чернобородый. — А еще от глупости.

Бертран кивнул, потому что сказано было и в самом деле весьма разумно.

— Смотрю я на твой отчекрыженный палец, — продолжил рассуждение вслух гуртовщик. — И, думается, лишился ты его скорее по глупости.

— А… — протянул Бертран и осекся.

— Тогда бы потерял иное, — хмыкнул в бороду гуртовщик. — Из-за баб обычно режут глотку. Ну или хер на первое время.

— Ну да, — понуро согласился де Суи. Хоть он и жаждал пустить по ветру веселыми угольками город Таилис, однако не мог не признать, что крепко сглупил, выбравшись на доходный промысел без должной подготовки. Слова поганого Мармота насчет кошеля, который чей надо кошель, крепко засели в памяти. Не так надо было все делать… не так!

— Вот! — обрадовался понятивости гуртовщик. — И на твоем месте я бы повытрясал из башки глупые мысли насчет мсти. Не потянешь. Чтобы мстить в городе, нужно быть тигураом или стаей крыс. А ты пока лишь одна крыса. Причем не сама злобная или умная. Да и правды говорить, ты пока что крысеныш.

— Какая месть, — заулыбался Суи, — я маленький, а город — сила! Куда мне против нее.

— Это и верно, никуда. А с ответом не спеши. Идем неспешно, догнать, ежели чего, успеешь.

— Благодарю, — прижал руки к груди Суи, — я благодарю тебя, Таури из…

— Просто Таури. Этого хватит. Возьми одеяло вон на той телеге. А то ночью комары сожрут. Или оводы по первому солнцу.

Суи понимающе кивнул. Овод, он падла кусачая и настырная. Этакая летающая микава. Еще и стаями порхает, сука. И так и норовит залезть то в ухо, то в нос, чтобы там яйца отложить.

Осторожно вытащил за край старое, но крепкое одеяло — кусок плотной шерстяной ткани, в который можно было завернуть трех Бертранов и положить рядышком какую девку постройнее. Но девки тут были только рогатые, и хозяева могли не понять. Суи плотно-плотно завернулся и завалился под кустом, в сторонке.

Сон долго не шел. Бертран лежал на спине, смотрел на звезды сквозь переплетение ветвей. Рядом шумно дышали коровы, утробно полумычали-полурычали быки. Кто-то из гуртовщиков вдруг очень ясно и очень четко проговорил «Старый череп черной коровы», и тут же замолчал.

Суи все ждал, что тот снова заговорит и станет понятнее, к чему этот череп обязательно от старой и черной, но, не дождавшись, позорно заснул.

Глава 12

Светлый рыцарь Грязноводный

Снилось все больше странное — этакая ярмарка снов. Черное, белое, красное, золотое и серебряное. Все в кучу, все в голову Бертрана. И кто только те сны выдумывал? Лежишь, трясешься, чувствуешь, как от страха сердце заходится. То города, то корабли, то скачки на лошадях, то дивные земли, где деревья выше самых высоких гор, страшные змеи, странные люди с черными полосами на красных лицах…

Но с другой стороны, когда еще на себя посмотришь, когда ты на лошади гарцуешь, весь красивый, в блестящих, словно жуковьи крылья, латах, с длинным копьем? Правда, в тот красивый и блестящий сон прокрался еще и Мармот. Спер, сволота, череп коровы, и бежал с ним в обнимку через поле. Бертран горячил коня, нагонял… Узкий наконечник почти касался лопаток… Но все никак не мог ударить — какая-то тяжесть сводила руки, не пускала добрый замах.

Тут спина Мармота взорвалась, в Бертрана плеснуло кровью. Почему-то холодной.

И он проснулся. Шел дождь. Мелкий, гадкий… Такой в Суре называли «сифак» — нелепое слово, бытовавшее только в их селе. Откуда взялось — никто из стариков и не помнил. Наверное, какой бродяга занес.

Под дождем ковырялись гуртовщики, матеря ленивых коров, хляби небесные и всяких глупцов, которые только и делают, как всякую херню! Особенно в такую-то погоду, когда Пантократор бесов гоняет, а те слезами исходят!

Бертран поплотнее завернулся в мокрое одеяло — оно уже не грело, но хоть от удара капель — почти градин! — немного защищало.

Словно дождавшись его пробуждения, дождь зарядил еще сильнее. Хлестал огромными плетями несчастную землю, проходился по коровьим спинам, исходящим паром. Колотил так, будто собирался вернуть пустырю первозданную нетронутость — и последний следочек копыта, чтобы без следа исчез!

Не говоря уже о многочисленных лепешках. Что и говорить, кто хорошо ест, тот и гадит изрядно. На пустыре теперь хоть пшеницу сажай, хоть брюкву с турнепсом.

На подранка-приблуду никто внимания не обращал, все оказались слишком заняты сборами. Суи понял, что еще немного, и он замерзнет насмерть — одеяло, спасая от дождя, своей мокростью вытягивало последнее тепло, пригибало тяжестью накопившейся воды к земле — того и гляди, хребет треснет.

Бертран, собравшись с силами, скинул насквозь мокрую тряпку, с трудом расправил сведенные холодом плечи. Кое-как свернув одеяло, положил в ближайшую телегу, не забыв окликнуть хмурого возчика, который возился с колесом.

— Возвращаю!

— Ага… — безразлично кивнул возчик и снова взялся за толстую волосяную щетку и ведро.

К чему было смазывать оси при таком дожде, Бертран не понял — что не смоет, то струями собьет. Но умничать не стал, человеку виднее.

— Не решил? — спросил из-за спины старший Таури.

Суи медленно повернулся к вожаку гуртовщиков:

- И снова безмерно благодарю за помощь, но нет.

— Твое дело, — криво улыбнулся Таури половиной лица. Вторая даже не дрогнула.

Бертран молча кивнул и пошлепал в сторону холма. Нужно найти дерево погуще, чтобы под его защитой дождаться ухода гуртовщиков подальше. А то вернется кто за потерянной трубкой, увидит ненужное… А гуртовщики парни суровые. Решат, что им нужнее, зарежут и не поморщатся. И ведь даже не похоронят, так, в воду столкнут!

Суи устроился под раскидистым кленом, чьи резные листья образовали надежную защиту. Конечно, дождь и ее пробивал время от времени, но выходило куда приятнее, чем под струями… Бертран даже рискнул рубаху стянуть. Осторожно выкрутил, чтобы ткань не порвалась, накинул, ежась от ледяных прикосновений влажной материи. Хорошо,