— Что мне на это ответит цезарь? Разве не преступник тот, кто забирает себе деньги другого? Разве это законно, заставлять несовершеннолетнюю девочку подписывать контракт, который принесёт выгоду другим?

Так она убедила своего супруга поставить содержателей притонов вне закона. Он не стал говорить про возражения Иоанна Каппадокийского, а просто написал: «...поскольку выяснилось, что иные люди ходят по городу, предлагая бедным девушкам одежду и обувь, и таким образом заманивают их в притоны в этом процветающем городе, где несчастных держат силой, плохо кормят и одевают, заставляя их удовлетворять чужие прихоти. Эти содержатели притонов заставляют девушек подписывать бумаги, полностью порабощающие их, а сами забирают себе всю прибыль. Некоторые из этих людей настолько нечестивы, что оскверняют девочек моложе десяти лет, о чём мы получили тайные сведения, поэтому наша цель — освободить город от этой скверны». Закон предусматривал выкуп девушек и приговаривал содержателей притонов к высылке из города.

Юстиниан серьёзно вознамерился очистить город. Он предупредил Иоанна: «Пусть твои руки будут чистыми», и тот послушно поклялся следовать этому.

И всё же Феодора придерживалась другого мнения. Ей казалось, что «слабость женского пола» не проклятие или физический недостаток, а именно слабость, причиняемая грубыми прихотями мужчин. Она на себе испытала это. Вскоре все те, кто носил прополому — похожий на башню головной убор со спускающейся вуалью, поняли, что в лице новой Августы могут найти защитницу. Более того, к ней можно привести своих друзей, пожаловаться на супруга, попросить развода или потребовать признания ребёнка. Придворные патрицианки играли роль шпионок, предупреждая Августу о её недоброжелателях, открывали ей свои тайны и никогда не предавали её. Так в городе узнали про «Феодору и её женщин». Весть об этом облетела все закоулки. Некоторые посмеивались, большинство же чуть не лопнули от негодования. Рассказывали про патриция Тимофея, который попросил новую Августу помочь ему собрать дань. Тогда Тимофей ещё не знал, какому риску подвергается. Он считал, что у него всего лишь простая жалоба, и вёл себя как многозначительный величественный вельможа. Однако про него говорили, что он может из любого выжать всю прибыль до единого обола, и прислужницы Феодоры со слезами рассказывали ей эту историю.

Тимофей уверенной поступью вошёл в зал для аудиенций, старательно играя роль обиженного благодетеля. Он и не подозревал, что все уже подготовились к его приходу, евнухи и девушки в прополомах собрались в сплочённые ряды у трона вместе с почтенными матронами. Тимофея удивило, когда казначей приказал ему встать на колени перед Феодорой и поцеловать изящную ногу императрицы, а не просто поклониться ей. Но Феодора была прекрасна, она улыбнулась, будто ей доставило удовольствие приветствие Тимофея. Патриций подумал, что даже на коленях выглядит величественно, хотя эта поза и была болезненной.

— Милосердная Августа, — начал он, — выслушай мольбу твоего верного слуги, который, как известно, твоей милости, тоже патриций. — Он помедлил, но Феодора не произнесла ни слова. — В это бурное время тяжело быть патрицием и бедным...

Девушки у трона все как одна прошептали:

— Бедный патриций Тимофей!

Эта реплика озадачила вельможу, однако он всё же почувствовал в ней ободрение.

— Напомню тебе, великолепная Августа, что патриций должен тратить деньги на укрепление своей позиции в обществе. И более того, у меня есть дела...

— Какая у тебя большая грыжа! — в унисон произнесли евнухи, словно в церкви.

На этот раз Тимофей уже не был так уверен, что понял правильно.

Он начал было подниматься, но потом вспомнил, что должен стоять на коленях. С усилием он изложил свою тщательно продуманную жалобу: простые люди, ростовщики, умоляли его, патриция, заплатить им долги, а он, патриций, даже не мог заикнуться о деньгах, которые они задолжали ему!

— Бедный патриций Тимофей!

Снова девушки. И снова хором. В отчаянии Тимофей протянул к императрице руки:

— Выслушай меня! Это неслыханно! Я так обременён заботами...

— Какая у тебя большая грыжа!

Тимофей оборвал свою речь на полуслове, застонал и тут же услышал весёлый смех. Он поспешно бросился вон из зала к спасительной двери. Феодора не произнесла ни слова.

Многие могущественные богачи на летних курортах Босфора и Хризополя почувствовали, что капризы Феодоры и наивная вера Юстиниана в реформы становятся опасны. И с этим вполне согласились радикальные прасины.

Мятеж начался без предупреждения. Он зародился на улицах города и проник в Священный дворец, представлявший собой как бы отдельный город. Когда великий Константин заложил основание будущей метрополии в 326 году от Рождества Христова, он попытался придать ей вид старого Рима, хотя живописная полоса земли, врезавшаяся в голубую водную гладь, сильно отличалась от Древнего Рима, возведённого на заболоченной равнине в устье илистой реки. Константин наметил семь возвышенностей, подобно древним семи холмам, и выстроил свою резиденцию на первой и самой лучшей из них, с видом на море.

Город не только распространился за пределы древних стен Константина, но и вылез за мощные укрепления Феодосия примерно на семнадцать миль. Прокопий, сириец, забросивший свои обязанности, чтобы написать историю своего времени, так сказал об этом великом наплыве населения: «Толпы самых разных людей прибывают в город со всего света. Каждый из них ведом каким-то своим делом, или надеждой, или случаем, чтобы обратиться с просьбой к императору. Все они становятся жителями, понуждаемые тщеславием или страхом. Случается, что этим беженцам нужно новое жильё».

По мере роста города разрастался и Священный дворец, названный так по имени Священной комнаты. Вокруг этой старой резиденции появились новые сооружения, например дворец Дафны, сенат и сокровищница. Другими словами, во времена правления Юстиниана образовался лабиринт правительственных учреждений и церквей, которые тянулись от маленького Дома Феодоры, расположенного вне стен дворца, до такой же маленькой церквушки Святой Ирины у причала в бухте Золотой Рог.

На этой куполообразной возвышенности были свои собственные укреплённые крепости, маяк и мощные стены. Таких стен не знали в Древнем Риме, они появились после первого варварского нашествия. В Священном дворце нашли приют далеко не все учреждения города. К примеру, университет находился на главной улице Мезе. А сам ипподром, который демократические фракции считали местом своих собраний, не только примыкал к Священному дворцу, но был связан с ним коридорами. Нельзя сказать, что вельможи отгородились стенами от простых людей, как в феодальной Европе, просто правители прятались от своего народа. Порядок в государстве за одну ночь мог быть нарушен бунтом. Все слои населения за дворцовыми стенами, включая студентов, упорно придерживались своего данного законом права совершать переворот, если их не устраивал правитель.

До зимы 532 года Юстиниан скорее раздражал, а не вызывал гнев населения. Тогда никто ещё не выступал против Феодоры. Но экономист, Иоанн из Каппадокии, усилил сбор налогов, а новые законы Трибония стали вызывать беспокойство. Более того, Белизария и другого командующего Мундуса, по-видимому гунна, отозвали с границ, но не для сохранения мира, а для начала новой войны.