– А некоторые и вовсе перестают общаться, – подхватила Света и рассказала, как в обеденный перерыв она снова рванула к Коле в управление. Летела прямиком к Колиному начальнику Игнату Павловичу, да на проходной остановили. Узнали, поздоровались, но отвели глаза и сказали, что посторонних пускать не положено. А сам Игнат Павлович, когда Света стала звонить по внутреннему телефонному аппарату, сначала сдавленно отвечал, мол, занят, а потом вообще перестал брать трубку. – Обсуждать случившееся он явно не собирался, – продолжала Света. – Представляете? Свою личную жизнь – он очень любит жену, всегда переживает, что из-за службы уделяет ей мало времени, и советуется со мной, что бы такого ей подарить, – обсуждал всегда охотно. Новости всякие всегда мне рассказывал. Даже попавшую недавно в библиотеку новинку Гайдара норовил обсудить, хотя я «Тимура и его команду» прочесть еще не успела и всячески уклонялась от оценок. Короче, Игнат Павлович со мной общался всегда тепло и, как говорится, «на короткой ноге». И вот, поди ж ты, как дело дошло до настоящего дела и нужно прояснить что-то про Колю, испугался и сделал вид, что знать меня не знает.

Синхронно с понимающим вздохом Галины на кухню вошли Найманы. Они уже отужинали и собирались мыть посуду. Греть воду, подливать в свой тазик, где в мыльном растворе уже откисала кастрюля, грузить туда же супницу с тарелками и мелочевкой… Потом все это полоскать под ледяной струей и вытирать поштучно полотенцем. Сей ритуал был для соседей столь священным, что Света даже не решилась просить повременить и дать ей дообщаться с гостьей.

– Вы посидите, я на минуточку мотнусь к своим. Они уже и забыли, наверное, что я им ужин обещала, – сказала она Галине и, нагрузив поднос, помчалась в комнату.

Найманы неодобрительно переглянулись. В их представлениях задерживать семейный ужин из-за бесед на кухне было свинством.

Товарищ Найман – немецкий инженер, подписавший с Харьковским паровозостоительным заводом контракт на пять лет еще в 31-м, – и раньше жил довольно замкнуто, мечтая лишь скорее вернуться домой. Ну а когда узнал, что в Германии за сотрудничество с честной коммунистической страной его ожидают неприятности и контракт придется продлевать, то и вовсе впал в уныние. Год назад, когда отношения между странами наладились, он женился на такой же, как он, приехавшей по обмену и застрявшей между двух держав немецкой студентке и начал вместе с ней демонстративно тосковать по родине, ждать заветного 1941 года, когда окончится новый контракт и можно будет спокойно вернуться домой.

– Уж извините, что так долго: у нас гости. Вернее гостья. Жена этого Колиного Поволоцкого, – затараторила Света, войдя к себе. И с удивлением ощутила, что возможность выговориться кому-то со стороны, оказывается, правда помогает. Бодрые интонации теперь давались куда легче. – Я, если можно, побегу!

Сын и свекровь, дочитывая сказку, пообещали все съесть и даже спать улечься без капризов. Света благодарно кивнула Валентине Семеновне и, выскочив за дверь, огляделась. Вот все же зря Найманы крутят носом! Квартира у них хоть и коммунальная, но необычная, двухэтажная, занимающая целый подъезд дома с собственным чердаком, подвалом и сараем для дров. Соседей в ней всего три семьи: Найманы и Горленко – на втором этаже, а семейство дяди Сени – рядом с кухней и удобствами на первом. Неизвестно, какой должна была быть уютная квартира по представлениям Найманов, а лично Свете тут все очень даже нравилось. И комната была то что надо: хоть и одна, зато просторная, в два окна, разделенная шкафом на спальню Коли со Светой и комнату Вовчика с бабушкой. Все жили хорошо, уютно и дружно.

– Такие дела! – сказала Света, снова приземляясь напротив Галины за кухонную тумбу. Найманы уже подлили в таз кипяток, поэтому были все шансы, что вскоре хозяйка с гостьей снова останутся наедине, но пока тоже нужно было что-то говорить. Света никак не могла придумать тему. Зато Галина сориентировалась:

– И как же вы, душечка, познакомились с Николаем? – якобы в продолжение задушевной беседы, томным голоском спросила она.

– Из-за товарища Морского, – честно ответила Света. – Он задолжал библиотечную книжку, меня послали разбираться, а Коля в ту пору как раз у Морского в газете стажировался. Это потом уже Коленька сделал выбор в пользу уголовного розыска, учиться пошел, встал на ноги, а до этого и на заводе работал, и корреспондентом думал стать, и стихи писал. Мотался туда-сюда. – Свете не хотелось прослыть неинтересной собеседницей, и она, вспомнив хоть сколько-то забавную историю, снова перешла на шепот: – У нас, кстати, даже сына в честь Морского зовут. Правда, это случайно вышло.

– Как так? – удивилась Галина.

– У нас палата рожениц была образцово-показательная, – охотно принялась рассказывать Света. – Сама родильня красивая, старинная… Ее еще до революции какой-то немец меценат, в Харькове осевший, построил в память о своей погибшей в родах жене. Да вы этот роддом наверняка знаете, он на проспекте Сталина! До революции это была лечебница «Женская помощь», да только, похоже, пациенток там не очень активно принимали: уж больно палаты маленькие. Сейчас же, когда каждая женщина имеет право на бесплатные медицинские услуги, естественно, дело идет поживее. – Рассказ, конечно, был безобидный, но Света вдруг сообразила, что в нынешних реалиях он все равно не для соседских ушей, потому склонилась поближе к собеседнице и перешла на шепот: – Нашего малыша угораздило родиться как раз, когда делегации французских коммунистов вздумалось репортаж про советскую родильню делать. Хоть люди эти были наших взглядов, но все равно капиталистическое окружение мышление определяет, поэтому они вздумали придираться. Как это, мол, палата рассчитана на троих, а там пятнадцать человек лежит? А вот так! В тесноте, да не в обиде. Зато все под присмотром и все довольные. – Света покосилась на соседей. Те вроде особо не прислушивались, переговариваясь о своем, и даже уже перешли к стадии полоскания. – Поулыбались мы перед их французскими фотоаппаратами, – продолжила она, – порассказывали, как нам хорошо лежится и как уже через два месяца, по окончании декретного отпуска, мы все снова на работы пойдем, чтобы родной стране за добро отплатить честным трудом… Все как положено. Но нет! Им этого, видите ли, мало. Пришла к нам сама заведующая отделением и говорит: «Молодцы, товарищи женщины! Отменный репортаж получился. Но будет он еще лучше, если все вы дадите своим детям звучные советские имена. Чтобы даже самый глупый, одураченный империализмом читатель понял, как мы здесь все счастливы и как Родину свою любим!» Что тут началось! Одна сына Автодором назвала, потому что муж у нее в «Общество содействия развитию автомобилизма и улучшению дорог» состоял. Другая дочери имя Социалина – от социализма, значит, – придумала. Кто изобретательным не был, тому заведующая из методички имена раздавать стала: то Даздрасмыгду, как сокращение от лозунга «Да здравствует смычка города и деревни» порекомендует, то Компартом назвать говорит. Не понравилось мне такое вмешательство. – Найманы наконец довытирали свою посуду и принялись возиться в коридоре, собираясь на прогулку. Света прикрыла дверь на кухню, но рассказ решила завершить. – Вы не подумайте, я и страну люблю, и строем советским горжусь, но имя сына – это же совсем из другой области. Набралась я тогда храбрости и говорю: «Моего сына Володей будут звать, в честь Ленина», а про себя думаю: «А вот дулю вам! Назову, как сама хочу! Не в честь Ленина сын будет, а…» – Для усиления комичного эффекта Света смешно развела руками и огляделась: – Ну и, так как других близких знакомых Владимиров у нас не было, получилось, что Вовка назван в честь Морского. – Тут Света испугалась, что будет неверно понята, и добавила: – Вы не подумайте, Ленина я тоже люблю…