Адольф Дюглере по праву считался лучшим поваром Парижа; все остальные рестораны присвоили ему титул непревзойденного мастера. Он получал огромное жалованье в двадцать пять тысяч франков в год и отличался очень неустойчивым темпераментом: когда у него подгорал бифштекс или свертывался соус, он впадал в бурное отчаяние.

– Я живу в Париже, – пожаловался маркизу герцог де Рошфор, – но почему-то мне никогда не оказывают здесь такого внимания, как вам. Вы просто околдовали всех!

– Я был здесь последний раз два года назад, – откликнулся маркиз. – Тогда русский император с наследником, прусский король и Бисмарк, приехавшие на Всемирную выставку, ужинали вместе в la Grande Seize.

– Я слышал, – заметил герцог, – что Дюглере тогда превзошел самого себя. Тот банкет навсегда вошел в историю гастрономии.

– Вы правы, – согласился маркиз. – Я такого не ел ни до, ни после.

– Будем надеяться, что он и для нас постарается сегодня, – изрек виконт де Касабланка. – Вы – наш гость, Дарльстон, вам и делать заказ, а вина позвольте выбрать мне.

– Заранее не сомневаюсь в вашем выборе, – улыбнулся маркиз.

Маркиз уже доедал сыр, когда вдруг почувствовал, что кто-то остановился у него за спиной.

Он еще не успел повернуть голову, когда услышал тихий прерывающийся голос:

– Простите, милорд… можно мне… побыть с вами одну минуту?

Еще не видя лица, маркиз понял, что голос принадлежит его случайной знакомой. Судя по голосу, она была очень напугана.

Дарльстон медленно поднялся, успев заметить модное и дорогое платье Линетты, ее прическу и, к его величайшему удивлению, следы помады на губах – последнюю выдумку Бланш перед тем, как они отправились в театр.

Линетта зашла к ней в спальню показать новое платье, только что доставленное от мадам Лаферьер.

– Чудесно! – воскликнула Бланш. – Платье простое, но в то же время в нем есть особый шик, который, по-моему, может создать одна только мадам Лаферьер.

– Я очень рада, что тебе нравится, – произнесла Линетта. – А как тебе моя прическа?

– У Феликса отличный вкус, – одобрила Бланш. – Тому, что он предписывает сегодня, завтра следует весь Париж.

Бланш еще раз оценивающе взглянула на Линетту.

– Минутку, Линетта, – сказала она. – Пойди сюда!

Она подошла к туалетному столику и взяла маленькую круглую коробочку.

– С твоим великолепным цветом лица тебе не нужны румяна, но чуть-чуть помады – и ты будешь выглядеть просто потрясающе!

– Ты… уверена, что мне… следует пользоваться помадой? – неуверенно спросила Линетта. – Я всегда считала, что женщины, которые красятся…

Она запнулась, вовремя сообразив, что то, что она собирается сказать, Бланш может счесть грубостью.

Mademoiselle говорила, что актрисы «легкомысленные», и, насколько помнила Линетта, особенно она осуждала использование пудры и румян.

Словно догадавшись, что она хотела сказать, Бланш обезоруживающе улыбнулась и отвечала:

– Все кокотки, моя милая Линетта, красят губы. Мужчины выставляют напоказ орден Почетного легиона, а женщины – самих себя. – И она сама накрасила Линетте губы.

Помада не бросалась в глаза, но Линетта, пока они не приехали в театр, ощущала какую-то искусственность в себе.

Хотя краска почти вся стерлась во время ужина, алая полоска на ее нежных губах была все еще заметна, и маркиз сейчас смотрел на нее и не верил своим глазам.

– Там… один человек, – выговорила Линетта запинаясь.

Маркиз улыбнулся.

– Как? Еще один? Что-то надо с этим делать. Он повернулся к своим друзья, которые тоже встали.

– Извините меня, – сказал он, – я должен проводить эту даму домой.

Он не представил им Линетту и быстро пошел к выходу, поддерживая ее под локоть.

Когда они выходили, маркиз заметил ее взгляд, обращенный на одну из лестниц, но не сказал ни слова.

Усадив Линетту в экипаж, маркиз приказал кучеру ехать к маленькому ресторану, находящемуся невдалеке от «Английского кафе».

– Простите меня, – сказала Линетта, когда карета тронулась. – Я не должна была разлучать вас с вашими друзьями… но я не знала… что мне делать.

– Вы знали, что я там? – спросил маркиз.

– Я видела вас, когда мы… приехали, но… мы ужинали наверху… одни.

По тому, как она произнесла это последнее слово, маркиз сразу же понял, что случилось.

– Теперь вы в безопасности, – сказал он успокаивающе. – Я отвезу вас в какое-нибудь тихое местечко, где вы сможете успокоиться и рассказать, что с вами произошло.

Дарльстону хотелось узнать, какие события поджидали девушку после ее отъезда с Северного вокзала, прежде чем он успел предложить ей свою помощь.

Каким образом, спрашивал он себя, она могла так быстро преобразиться из скромно одетой девушки в эту модную особу? И кто мог ей посоветовать накрасить губы?

Они доехали так быстро, что для разговора по дороге не было времени.

Маркиз помог Линетте выйти и провел ее в маленький уютный ресторанчик, один из тех, что так типичны для Парижа.

Кроме них, в зале было две пары. Маркиз выбрал столик подальше от них, где никто не мог бы прислушаться к их разговору, и заказал кофе и бутылку шампанского.

Она прелестна, подумал он, искоса взглянув на Линетту, еще лучше, чем он воображал, и глаза у нее все те же – юные, невинные и очень испуганные.

Повинуясь невольному порыву, Линетта сказала:

– Я так рада, что вы были там! Я знала, что вы… защитите меня!

– А почему вы ужинали одни? – спросил маркиз. – Как могли те, у кого вы остановились, допустить это?

– А это было нехорошо, да? – наивно спросила Линетта и опустила голову. – У меня не было выбора.

– А что, если мы начнем сначала? – предложил маркиз. – Когда мы с вами говорили на пароходе, вы сказали, что на Северном вокзале вас встретят друзья.

– Мне не хотелось говорить правду, – покраснела Линетта. – Никто не знал, что я приезжаю. У меня было рекомендательное письмо к племяннице моей старой гувернантки.

– Как ее зовут? – поинтересовался маркиз.

– Бланш д'Антиньи, – доверчиво ответила Линетта.

– Вы сказали – Бланш д'Антиньи? – переспросил он резко.

– Да, – подтвердила Линетта. – Моя гувернантка думала, что ее племянница служит в семье на улице Фридлянд, но оказалось, что это ее собственный дом.

Маркиз был поражен. Он знал, кто такая Бланш д'Антиньи. Да и едва ли он, бывая повсюду в Париже, мог о ней ничего не слышать.