Россия. Только нет в колхозе таких людей, таких специалистов, как в Москве, Омске, как в Рязани. И это плохо. Земли у нас не хуже, чем в других местах. И люди рвутся к делу. Но вот видишь, на всё хозяйство — ни одного механика…

— А кто виноват? Вы же сами и виноваты…

— Нет, Иван Герасимович, мы только становимся на ноги. И начинаем всюду, как в Хар Булуке, от колышка. А люди только-только начали учиться делу.

— Что же вы предлагаете? — спросил Иван.

— Оставайся у нас, — просто и откровенно сказал председатель. — Мы тебе предоставим всё…

— Не могу, — отрезал Иван. — Человек где родился, там и жить должен.

— А здесь, значит, чужбина?

— Ну, какая уж тут чужбина…

— Так в чём же дело? У нас в стране для человека родина там, где он нужнее. А ты — отличный механизатор. У вас, на Рязанщине, специалистов и без тебя хватает. Мы тебе такой дом тут построим… На самом лучшем месте!

— Спасибо, большое спасибо, — сказал Иван. — Но ведь у меня там ещё двое ребят. Один, правда, большой уже. А другие-то — школьники! А у вас учат на калмыцком языке. Не осилят они его…

На том и расстались. Но вечером Иван сел писать письмо домой; потом долго беседовал с Людмилой Ивановной. А утром к нему опять зашёл председатель:

— Ну как? Ничего не надумал?

— Надумал, — протянул ему руку Иван. — Побуду у вас ещё с недельку, потом съезжу домой, улажу с ребятами… и сообщу своё решение.

У председателя лицо — сплошная улыбка.

— Вот это по-нашему, по-калмыцки! Я этого и ожидал! А насчёт жизни здесь и заработка — не обидим тебя! И Людмиле Ивановне найдём место…

Через неделю Иван уехал, оставив у Харцхи жену и детей.

— Если ничего не выйдет, Харцха, — сказал он, — отправишь их тогда в Рязань сам. А улажу дела — приеду. Но перед выездом я тебе напишу.

* * *

Письмо от Ивана пришло неожиданно скоро. Он сообщал, что из колхоза его, хотя и неохотно, но отпускают, а дети, старший и младший, останутся пока с бабушкой.

И через месяц Иван Болдырев снова был в Калмыкии. Вот тут-то в семье Харцхи и произошла непредвиденная перемена. Как-то уж так получилось, что Бамба всей душой привязался к дяде Ивану. Утром он вместе с ним и Русланом уходил в мастерскую, помогал промывать в солярке замысловатые детали, бегал к колодцу за водой. А Бембя оставался дома. Он по-прежнему почти не отходил от бабушки, и беседовала она только с ним. О чём? Об этом знал лишь один Бембя, но о своих разговорах с бабушкой он никому не рассказывал. К переезду Ивана бабушка осталась равнодушной. И Иван однажды спросил Харцху:

— Послушай, Харцха, а не обижается ли на нас о Людмилой твоя мать?

— Откуда ты взял? — удивился Харцха. — За что она может на вас обижаться?

— Да что-то уж больно хмурая она и сердитая. А может, болеет?

— Нет, она здорова, а обида у неё только на меня…

Теперь удивился Иван:

— За что же это?

— Не хотела, чтобы я в Хар Булук переезжал. Секрет у неё есть какой-то, а какой — никто не знает. Не любит она эту Харбулукскую степь, что-то у неё с ней связано в жизни тяжёлое.

— Интересно. А ты не пытался узнать? — спросил Иван.

— Пытался. Да только разве она расскажет? Сидит целыми днями и молчит. Вот Наран, должно быть, кое-что знает, но он связал себя перед матерью честным словом и тоже молчит.

Наран по вечерам, вернувшись с отарой, приходил в дом Харцхи пить чай. Бамба, Руслан и Наташа встречали его всегда с радостью. Раз пришёл дядя Наран, значит, опять расскажет что-нибудь интересное и занимательное. Ведь он столько всего знает! Руслан зовёт его дедушкой. Наран только ещё допивает третью чашку, а он уже дёргает старика за полу:

— Дедушка, мы ждём тебя.

Наран дует на горячий чай и улыбается:

— Вот Кермяш придёт, я и расскажу вам сказку.

Бамба не выдерживает. Он выскакивает из дому, мчится к Кермяш, тянет её за руку.

— Пойдём, дядя Наран без тебя не хочет сказку рассказывать, — говорит он.

Кермяш спрашивает у мамы разрешения, и они убегают. Мать вдогонку кричит:

— Кермяш, только ненадолго!

— Знаю, мама, одну сказку послушаю!..

Но, заслушавшись дядю Нарана, она уходить не торопится. Да и Бамбе не хочется её отпускать — за последнее время они так сдружились, что почти всегда вместе.

— Мама, пусть Кермяш ночует у нас, — просит он.

Болха не соглашается:

— Нет, её мама будет беспокоиться.

И Бамба с Наташей и Русланом идут провожать Кермяш. Всем вместе веселее.

В коше Харцхи свет горит до полуночи. Женщины готовят к утру завтрак для ребят и для взрослых, стирают и гладят рубашки, проверяют школьные сумки: всё ли дети собрали на уроки, не забыли ли чего. Бабушка тоже нанята — шьёт внукам белые рубашки.

— Белые рубашки очень маркие, — говорят ей.

А старушка не соглашается.

— От белой рубашки, — отвечает она, — и дорога бывает белая.

С того времени, как дети пошли в школу, бабушка будто немного повеселела. Она чаще стала вступать в разговоры, опять начала хлопотать по хозяйству, а по утрам сама собирала и провожала детей в школу. Ребята к этому привыкли. И Бамба утром спит напропалую, зная, что бабушка его обязательно разбудит. И не ошибается. Как только лучи солнца доберутся до двери, он слышит тихий голос бабушки:

— Бамба, Бембя, вставайте! Уже пора…

Близнецы с трудом продирают глаза — ах, как бы хорошо поспать ещё часок! — и торопятся к умывальнику. А Наран и Бадма уже выгоняют отару в степь.

— Ну, герои, как наука? — хлопает их по спине Наран. — Поддаётся?

Бембя сердится, не отвечает, а Бамба тоже шутит:

— Я уже знаю, сколько будет шестью шесть!

— Ну и сколько?

— Тридцать семь! — выпаливает он.

Бембя не понимает шутки и сердито оборачивается к брату:

— И не тридцать семь, а тридцать шесть…

Бамба хохочет, смеётся и дядя Наран.

Но тут раздаётся голос бабушки:

— Бембя! Бамба! Пора завтракать!..

Рано вставать Бамбе не хочется, но учиться очень интересно. Он первым входит в класс, садится за парту и с нетерпением ждёт, когда появится учитель. Сегодня Нимя Нармаевич расскажет им что-то новое, чего они ещё не знали.

Бембя учился не хуже других, но особенного рвения к учёбе у него не было. Если Бамбе всегда хотелось заглянуть на одну-две страницы вперёд — а что там? — то Бембя, замечая