Мы некоторое время возимся, хихикая и переплетаясь поудобнее, и Ричи, уже засыпая, запирает двери магически – я чувствую брошенное им заклинание, и он ворчит на мой немой вопрос – «У меня здесь, вообще-то, жена спит…»

И хотя я всё равно подозреваю, что что-то мы делали не так, но «жена» и «Ильза Феррерс» настолько красиво звучит, что я позволяю себя подкупить этим словосочетанием, и откладываю разбирательства на потом. В конце концов – ну, у меня же будет целая жизнь, чтобы выяснить, как именно «так» всё должно происходить!

Утро началось с деликатного стука в дверь.

– Милый? – осторожно позвала моего мужа миссис Феррерс.

– Да, мам, – отозвался Ричи, отрывая голову от подушки, и сонно поводя взглядом.

Потом увидел меня, расслабился и голова, слишком тяжелая для не проснувшегося тела, бухнулась на подушку, плечи обмякли, и вообще, судя по всему, особого беспокойства он не испытывал.

– Дорогой, – деликатно раздалось из-за двери, – Исходя из того, что раньше ты на свою спальню магических замков не вешал…

– Вы раньше тоже в мою спальню с утра пораньше не ломились… – проворчал Ричи негромко.

– А также из того, что родители Ильзы пятнадцать минут назад не нашли ее в комнате, – с нажимом продолжила миссис Феррерс, – Я делаю выводы…

Ричи, смирившись с тем, что доспать недоспанное нему не дадут, бормоча под нос «Да верные у вас выводы, верные!», сел в постели, потер лицо руками, и уже с нормальной громкостью сказал:

– Мам, дай нам десять минут.

За дверью помолчали, и потом скорбно изрекли:

– О, Магия! И он считает себя взрослым и предусмотрительным! Десять минут! Он полагает, что девушка действительно может собраться за десять минут в такой ситуации! – и продолжили ледяным тоном, – Жду вас в отцовском кабинете через полчаса!

А потом свекровь буднично и совершенно благожелательно добавила:

– Комната рядом с твоей свободна, можете воспользоваться второй ванной, скажи Ильзе – я распоряжусь, чтобы туда принесли ее одежду.

Интонации у этой женщины менялись быстрее, чем я успевала определить – действительно ли она испытывает эти эмоции, или лишь демонстрирует их.

– Благодарю вас, миссис Феррерс! – отозвалась я, понимая, что отмалчиваться дальше попросту глупо.

– Это мелочи, – отозвалась она подобревшим голосом, а мы с Ричи переглянулись, и разбежались по ванным комнатам.

– Милая, подойди ко мне, – велел отец через те самые полчаса в кабинете мистера Феррерса.

Родственники сидели здесь же, мои справа, его – слева, в креслах (лорд и леди Феррерс), и по центру, заняв стратегическое место за столом (мистер Феррерс). Миссис Феррерс по-простому оперлась на стол мужа и сложила руки на груди.

Моя семья оккупировала диван и сидела с похоронными лицами.

– Тебя заставили?

Я отрицательно покачала головой, не скрывая улыбки.

Заставили меня, как же…

Подумала, и вслух подтвердила, что всё, сделанное мной, было сделано добровольно и сознательно.

Отец коротко взглянул на дядю Дино, и тот встал, провел ладонью в воздухе перед моим лицом и ниже, к солнечному сплетению, медленно, вдумчиво исследуя меня на предмет магического вмешательства.

Это было немного неприятно – родственники проверяли меня, будто я сама не в силах сказать, было ли насилие с принуждением, либо нет, но здравый смысл однозначно подсказывал, что будь я под воздействием – то как раз с пеной у рта и доказывала бы, что решение было добровольным.

Да и пусть лучше результаты магической проверки будут, чем нет.

На Феррерсов я отчаянно старалась не оглядываться.

Если уж мне было немного неприятно – то им, надо полагать, и вовсе.

– Следов ментального принуждения нет, – констатировал дядя. – Следов физического насилия – тоже.

Я вздернула подбородок, внутренне ликуя…

– Ну что ж, – сказала мама, – теперь расторгнуть обряд будет немного сложнее. Но наша дочь не достигла магической и правовой дееспособности, и не способна самостоятельно принимать решений, относительно участия в магических обрядах без одобрения родителей.

Ощущения были, как будто меня ткнули острым железом в самое больное место.

Внутри меня ворохнулись хорошо знакомые псы.

И пока нарастал обмен репликами – возмущенными, холодными, негодующими – я, отыскав пошатнувшуюся невозмутимость, самым спокойным тоном поблагодарила:

– Спасибо, что напомнила, мама. Думаю, я готова сдать экзамен на магическую дееспособность.

– Это если ты получишь допуск к экзамену, – запальчиво возразила мама.

– Отчего нет? – задавила я эти остаточные трепыхания. – Ты сама не раз говорила, что я давно готова…

– Хелена, ты перегибаешь, – подал голос дядя Дино, а потом…

– Экзамен тебе? Ну наконец-то! Как же ты надоела мне, маленькая дрянь! – выдохнул, поднимаясь, дядя Кирстен, – Предки, неужели я наконец-то от тебя отделаюсь!

Каждое слово втыкалось в меня раскаленной иглой. Каждое. Проклятое. Слово.

Шрамы на лице наставника, которые так и не сумели свести, стали особенно заметны в бьющем из окон свете.

В глазах дяди Кирстена плескалась искренняя, злая радость…

Больно было настолько, что даже мамино желание расторгнуть мой брак под предлогом моей недееспособности, меркло.

Мои внутренние твари хрипели, натягивая поводки – но теперь всё изменилось.

Я сама не поняла, в какой момент – но псы больше не грозились оборвать привязь и пожрать меня. Я была хозяйкой своим тварям, и крепко сжимала натянутые сворки.

Облизнуть губы. Открыть глаза. И вспомнить, как дышать.

– Всё это время вы могли отказаться от занятий со мной. В любой момент, дядя Кирстен.

Слова давались с трудом. Но я очень старалась, чтобы голос звучал ровно. А не скулил сломанной калиткой.

– Как же я тебя ненавижу… Ты не представляешь. Все шесть лет. Каждый день…

Я внутренне скулила от его слов, как от ударов ногами, я сжималась в раненый комочек.

Я пыталась найти объяснения его словам, оправдания… Он мой наставник! Близкий человек! Он…

Но его торжество – оно было неподдельным, я это чувствовала.

И больнее всего было признавать, что за ним есть право. Что за все эти годы я, занятая только собой, ни разу не подумала – а каково ему нянчить меня, вытирать мне сопли?

– Ну что же, – отозвалась я, прячась за холодным тоном. – Я сдам экзамен, и ваши мучения, которые вы могли прервать в любой момент, зако…

Пощечина, обжегшая лицо, была внезапной. От нее мотнулась голова – и что-то знакомо проснулось в груди, и Гнев рванулся вперед, и я почти физически ощутила этот рывок, почти почувствовала, как он отдался в плечо, и что-то темное поднималось наверх, и Злоба, льстивая сука, преданно заглядывала в глаза, извиваясь сухим поджарым телом, умоляла – «Позволь-позволь-позволь!».