Кошмары – признак фиговый.

Нет, они всем время от времени снятся. Я вот частенько вижу себя стоящей перед экзаменационной комиссией. И в голове пустота, но ладно бы только это, нет, потом приходит осознание, что я стою голая. Вот как есть…

Но это личное.

И у каждого свои скрытые страхи. Но когда они начинают вылезать не у одного-двух человек, но массово, ищи причину. Как правило зубастую, хищную и ждущую, когда ослабленная бессонницей добыча разомкнет охранный контур.

– Проверяли дважды, но… чисто. Никаких следов. Совсем никаких, – он щелкнул пальцами. – Теперь я понимаю, что подобное невозможно, а тогда… мы решили остаться на ночь. В полнолуние… третьего месяца…

Идиоты.

Или…

Кто бы ни прятался в темноте, он был достаточно умен, чтобы убрать следы. А на это способны далеко не все твари. С теми же, кто способен, я бы предпочла не встречаться.

– У нас это существо называют аль-накраин, идущий-в-тенях, – Эль прикрыл глаза. – И долгое время оно считалось вымершим. Нам удалось закрыть периметр, но мой наставник не вернулся из темноты, как и двое из тех, с кем я делил воду.

Я молчала.

Тут ничего не скажешь. Я не знаю тех эльфов и, признаться, еще недавно мне было глубоко наплевать на них и всех прочих, а теперь… почтим память.

– Я сам долгое время находился между мирами. Ей удалось оживить мои кошмары, смешать их с явью, – у него дернулось не только ухо, но и половина лица. – Миэль до сих пор видит сны, а я не способен сотворить более-менее сложное заклятье. Силы уходят из дырявой души. На границе таким не место.

Да уж…

А я тут на жизнь жалуюсь. И вместо слов я подняла не слишком чистый кубок: пусть легким будет путь ушедших душ. Эль повторил мой жест.

А молчание…

Порой оно – лучшая эпитафия.

– Завтра… – когда пауза слишком уж затянулась, я решила уточнить. – Что мне делать?

– Ничего. Просто будь собой.

И кажется, это не было комплиментом.

Эль приперся после полуночи, постучал в окно, а я вместо того, чтобы послать его подальше, выбралась в сад. Мы устроились на лавке.

Полночь. Тишина.

Шелестели листья малины, то ли сочувствуя, то ли жалуясь на Грету, которая, увлеченная работой, позабыла про верный кустарник. А без алхимических отходов тот чувствовал себя как-то не так.

Маншул терся о ноги.

– М-мой друг… с-сказал, что с-случай не п-первый, – Эль явно волновался, уши скреб, дергал, краснел и в результате заикался куда сильней. – Н-не здесь, но вообще… п-по всему малому к-кольцу… т-то и дело кто-то да добывает нежить, которой здесь быть не может. Под Нарумом вскрыли лежку молодых упырей…

Тоже новость. Упыри – еще та пакость, но знакомая. С ними и обычный человек при толике сноровки справится.

– …степного типа…

А вот это уже интересно. Степных нам показывали на практике. От наших они отличались меньшими размерами, непомерно длинными руками, на которые опирались при беге, и куда большей настырностью. Если уж стая становится на след…

Но откуда им взяться под Нарумом?

– А в Китеше пару морских кликуш, правда, дохлых. Местное озеро им не понравилось.

Я думаю, все-таки соленость не та.

– И еще он сказал, что судя по толщине шкуры, твоему гворху лет двести…

Охренеть.

Нет, и вправду… двести лет… да быть такого не может, я ведь свидетелей опрашивала. И пусть те мялись, отводили глаза, прикрывая старостину махинацию, но вот двести лет… да он бы выжрал село и не одно, и значит, завелся не там, а где-нибудь на Пустошах, где нежить чувствует себя вполне вольготно.

Завелся и…

Что?

Взял и мигрировал? Что-то я о подобном не слышала. Гворхи – твари мерзопакостные, склонные к людожорству, как и вся нечисть, устойчивые к магии. А еще не отличающиеся любовью к путешествиям.

Да и как?

Его бы на подходе к городу зачистили. Все же не те мозги у него, чтобы…

– П-поэтому мне п-подумалось, что мы д-должны проведать кладбище, – заключил Эль, сунув в рот синюю ягоду.

Это, конечно, мысль, но, боюсь, найдем мы там лишь следы Сердрика. Он, может, и скотина, но хитрозадая. После нашего визита сидеть на жопе не станет, подчистит, чтоб, если вдруг вздумается мне правды искать, я на пену изошла, доказывая, что гворх все-таки был.

С другой стороны…

Луна.

Ночь.

Кладбище.

Романтика, мать ее…

…что ты воешь, упырь, одиноко.

Что ж ты девушкам спать не даешь…

Мой голос разносился далеко, тревожа кладбищенские тени. Луна повисла низко. Свет ее ложился на кривенькую оградку, слегка прихваченную кладбищенским плющом. И совесть требовала подправить защиту, а внутренний голос твердил, что это дело не мое.

Пусть к Седрику обращаются.

На воротах, обмотанных свеженькой цепью, висел замок, но эльфа он не остановил. Сомневаюсь, что он вообще был способен остановить хоть кого-то. Эль, подергав плющ, убедился, что тот достаточно прочен и, ухватившись за стебель, взлетел на ограду. Еще и руку мне подал.

Мило.

Руку я приняла.

А уже наверху натянула перчатки.

И волосы собрала в хвост, а на голову повязала косынку. А то ж мало ли что… амулеты проверила. Серебряный браслет, который норовил выскользнуть, убрала под рукав.

Прислушалась.

Тишина.

И спокойствие, причем на всех планах. Это и подозрительно…

Эль спрыгнул первым.

И вновь руку подал. Вежливый какой. Глен подобным не маялся, здраво полагая, что некромант и сам способен через стену перелезть… или не стену…

К демонам Глена.

Я не о том думать должна.

Оглядевшись – кладбище продолжала оставаться подозрительно спокойным – я двинулась по дорожке. Эль держался рядом. И ведь не с пустыми руками пришел. Надо же, я никогда двуручных бойцов не видела, а уж чтобы с эльфийскими клинками… думала, сказки бают. Кэйовин и двумя руками удержать сложно, а чтобы в одной…

Но на душе стало спокойней.

Вот реально спокойней.

Мы шли.

И… шли… я давно заметила это поганое свойство сельских кладбищ. Они притворяются небольшими, тогда как на самом деле… а вот это кривое надгробие помню. И то, которое слева, перечеркнутое трещиной. И дерево знакомо. Я на нем и сидела, действуя нежити на нервы…