Юниэль замерла с чашечкой в руках, не замечая, сколь нелепа и неестественна ее поза. Эта вытянутая шея, эти покатые плечики. Явно в обычное время девица сутулится.

Темноволосая Веламиэль говорила слишком уж громко, выказывая полное небрежения правилами хорошего тона. Эравиэль, устроившаяся в дальнем углу, помалкивала и улыбалась, но… если приглядеться, заметным становилось легкое косоглазие… если очень приглядеться.

Но вдруг этот недостаток передастся детям?

У бледнокожей – слишком уж бледной, чтобы это выглядело естественно – Хирумвиэль что-то не то было с прикусом. А вот Сираниэль и вовсе не стоило приглашать. Все-таки троюродный брат ее прабабушки по материнской линии отличался крайне невоздержанным нравом. Родство не столь дальнее, чтобы это не отразилось в девице.

Нет, дело не только во внешности и воспитании, дело во внутренних ощущениях, которые вызывали девицы – резкого неприятия и даже раздражения. И если они раздражают саму леди Алауниэль, то что уже говорить о мальчике?

Супруга должна подарить покой израненной душе.

Окружить бедного Тири заботой и вниманием. А эти… очевидно, что они сами будут требовать внимания. Цветов. Стихов.

Драгоценностей.

Изведут капризами и непомерными требованиями. Он ведь такой слабенький, податливый…

Хрустальная лилия подавила вздох.

Быть может…

…стоит.

…подождать? Лет сто… или двести? Она готова пожертвовать собой ради сына. Она сама будет варить бульон из куриных пупочков, следить за тем, чтобы рубашки были отглажены, а в носках не появлялись дыры. И быть может, иногда позволит себе читать мальчику вслух.

Зазвенели колокольчики, нарушая тишину.

И девицы встрепенулись.

Эравиэль поправила волосы слишком уж пышные, чтобы поверить, будто они собственные. Шиньонами тоже надо уметь пользоваться. Сираниэль покусала губы, быстро хлопнула себя по щекам. Какие плебейские уловки! Право слово, не стоило с нею связываться. Юниэль расправила плечи еще сильней, из-за чего спина ее выгнулась самым ужасающим образом. Еще немного и лопатки коснутся друг друга. И только Хирумвиэль продолжала загадочно улыбаться…

– М-мама, – в голосе дорогого мальчика слышалось волнение. Он осознавал, сколь неучтивым выглядит его опоздание, и наверняка мучился из-за этого…

…или из-за рубашки, которая была недостаточно бела.

Нет, бела она была.

Когда-то.

Все же леди Алауниэль тщательно следила за слугами, но… сейчас одежду ее дорогого мальчика покрывали желто-бурые пятна. И не только одежду. Волосы слиплись тонкими прядками, которые при каждом движении вяло шевелились, будто тинные черви. Кое-где к пятнам прилипли травинки, комочки земли и, кажется, ошметки кого-то… о ком лучше не думать. Тири же поскреб пальцем ухо и сказал:

– П-познакомься… п-пожалуйста… это Юся. М-моя н-невеста…

…кружка выскользнула из пальцев Юниэль и упала на белоснежный хишахсский ковер, дабы навсегда оставить на нем кофейное пятно.

Хрустальная лилия закрыла глаза.

Открыла.

Существо, смутно знакомое к слову, никуда не делось. Более того, оно протянуло руку с отвратительно обветренной кожей и ногтями, никогда не знавшими ухода, и сказало:

– Привет. У вас тут симпатичненько.

Именно в этот момент времени Хрустальная лилия осознала, что не стоило давить на мальчика. Он ведь впечатлительный.

Эмоционально неустойчивый.

И склонный к необдуманным поступкам… наверняка она его приворожила.

Подкупила?

Обольстила?

Последнюю мысль, впрочем, леди Алауниэль отбросила: вряд ли ее мальчик настолько изголодался по женскому обществу, чтобы польститься на подобное. Значит… значит, дело в травме. Она так и знала. Пусть целители в один голос уверяли, будто происшествие не оставит и следа, но…

Она мать.

Она лучше знает.

И вот воплощенная травма ныне стояла и беззастенчиво разглядывала обстановку.

Лицо… обыкновенное.

Человеческое.

С грубыми чертами. Кожа шершавая, загорелая дотемна. И морщины уже появились, значит, и по человеческим меркам девица не юна.

Волосы темные, черные, а выгоревшие пряди рыжиной отдают. И это мило, но на волосах милое заканчивалось. Облачена она была в мешковатый свитер не первой свежести и неясного цвета, покрытый все той же не то грязью, не то слизью. Слишком широкие плечи. Слишком длинные рукава, которые девица то и дело подбирала. Слишком…

…уродливые штаны, потертые на коленях.

Высокие ботинки на ребристой подошве. Цвет их рассмотреть не удавалось, поскольку здесь корка грязи уже начала застывать. Главное, что к подошве левого прилип кусок чьего-то уха… или это не ухо?

И из украшений – серебряный браслет из тех, которым лучше оставаться в легендах.

– П-простите, – Хрустальная лилия вдруг явственно осознала, что готова согласиться на любую из девиц, даже на Сираниэль вкупе с троюродным братом ее прабабки и всеми его странностями… – Я… я безмерно счастлива…

…браслет посверкивал и переливался всеми оттенками света.

И как мальчику удалось добыть его?

Он ходил в храм… но этого недостаточно… многие ходят в храм, однако боги…

…боги…

И эта девица?

Нет, все не может быть настолько плохо.

Леди Алауниэль заставила себя улыбнуться.

…еще не все потеряно.

Браслеты…

…если подумать, то примеряли их довольно часто. В каждом поколении находилась пара-тройка безумцев, которым хотелось в жизни странного. И печально, что в число их попал ее мальчик… травма… завтра же она навестит целителя, и пусть тот лишь попробует отговориться занятостью или еще какими глупостями… нет, он обязан дать успокоительное.

И что-нибудь, что позволит прояснить разум.

Или… отправить мальчика домой? И самой… это будет выглядеть дурно в глазах света, но… в кои-то веки леди Алауниэль готова была закрыть глаза на общественное мнение. Ребенок требует жертв и…

…у нее есть дюжина лет, и этого достаточно, чтобы мальчик образумился. А если и нет…

– Дорогая, – сказала она, надеясь, что голос звучит ровно. – Я бесконечно рада, что сын мой был удостоен света…

Говорила леди на высшем эльфийском.

А если девица не понимает, то это исключительно ее проблемы. В конце концов, нельзя собираться замуж за эльфа, не зная эльфийского.

Спустя два дня изящный экипаж, запряженный четвериком степных коней редкого каракового окраса, остановился перед гостиницей «Лисий двор». Построенная в незапамятные времена и с тех пор не единожды сменившая обличье – всякое новое было роскошней прежнего – та заслуженно считалась лучшей в городе. А уж банкетный зал на триста персон был и вовсе уменьшенной копией королевского, что позволяло владельцам безбожно задирать цены. Впрочем, людям солидным, имеющим положение и финансы, было зазорно играть свадьбы где-то помимо «Лисьего двора».