Раздеваюсь, стараясь больше в зеркало не смотреть. На полочке действительно стоят мои гель, шампунь и кондиционер. Регулирую воду и встаю под теплые струи.

Наверное, я слишком наклонила голову, когда смывала кондиционер, потому что в глазах вдруг темнеет, меня качает вперед. Я бы упала, если бы не схватилась за стенку. Сползаю вниз и хочу крикнуть, но вместо этого выдаю сиплые негромкие звуки:

— Тим! Тимур…

Хлопает дверь ванной, слышу тяжелые шаги. Сажусь на корточки и обнимаю себя за плечи.

— Ника!

Тимур стягивает футболку, сбрасывает штаны и в одних боксерах шагает за ограждение. Я цепляюсь за его тугие плечи и медленно поднимаюсь.

— Прости, Ника, я должен был сразу идти с тобой, ты еще очень слабая.

— Я наклонила голову, и у меня потемнело в глазах. Сейчас пройдет, — пытаюсь его успокоить, — я не хотела тебя напугать.

Тим ничего не говорит, заводит руки себе за шею и начинает намыливать меня гелем. Он не берет мочалку, вспенивает гель руками, и я вдруг понимаю, что в последний раз он меня касался еще до того, как я узнала о беременности.

Но сопротивляться не хочется, наоборот, его руки гладят мое тело, скользят там, где кроме него меня никто не трогал. Я держусь за его шею, он прижимает меня к себе, и я ощущаю через мокрую ткань боксеров рвущееся наружу возбуждение Тимура.

Даже удивительно, что такая как я сейчас могу вызвать у него желание. Может, Тим не обманул, и у него правда никого не было все это время? Меня ведет от его прикосновений, но я не представляю, что когда-нибудь смогу заниматься сексом. До сих пор трясет, когда вспоминаю осмотр на кресле на второй день после родов. И обработку швов.

Тимур чувствует, как я вздрагиваю, его руки напрягаются, и он говорит негромко:

— Расслабься, Ника, я сейчас смою гель и унесу тебя в постель. На меня не обращай внимания, что делать, я не могу настолько себя контролировать.

Я это хорошо ощущаю. Как он вдавливается в меня, когда водит руками по спине, когда касается губами волос. Но на меня будто напал ступор, и я чувствую себя в его руках безжизненной куклой.

Тимур вытирает меня полотенцем, заворачивает в сухое и относит на кровать. Кладет рядом чистую пижаму.

— Одевайся. Я сейчас вернусь.

У него все такое же напряженное лицо и закушенная губа. Быстро одеваюсь и промакиваю полотенцем волосы. Их надо высушить, а фен в ванной, но подняться уже нет сил. Так и сижу на кровати, жду Тимура.

Он выходит в одном полотенце на бедрах, и я смущенно отворачиваюсь. Хочется спрятаться под одеяло при виде его слишком красивого тела, загорелого, с капельками воды. Я больше не имею права даже смотреть на него, хоть бы он скорее оделся…

— Ты куда, Ника? — оборачивается он с удивлением, когда я делаю слабую попытку встать.

— Мне нужен фен, — я упорно смотрю в стенку, а сама кожей чувствую прожигающий взгляд Тимура.

— Сиди, я сейчас принесу. Только оденусь.

Вздыхаю. Он тоже себя чувствует уверенней, когда между нами есть несколько слоев одежды. А еще лучше парочка бетонных стен.

Тимур приносит фен, но мне не дает. Разворачивает спиной к себе и начинает сушить мне волосы. Горячий воздух согревает, я опускаю голову назад и подаюсь к Тимуру, когда он запускает руку к корням, чтобы просушить пряди.

— Ника, сиди ровно, — цедит он сквозь зубы, и я спохватываюсь. Незачем его провоцировать.

Но его руки касаются кожи, гладят, массируют, и внутри рождается давно забытое и старательно упрятанное подальше чувство. Хочется больше его рук, хочется его губы, и я настойчиво прогоняю перед глазами картинки из совсем недавнего прошлого с надменным, злым, пренебрежительным лицом Тимура.

Он прогнал меня, забрал моего ребенка, такое нельзя забывать. Но тело не хочет слышать голос разума, оно плавиться от близости этого мужчины, и я изо всех сил цепляюсь за бортик кровати, чтобы удержаться.

Тим выключает фен, его рука по-прежнему у меня в волосах. Вдруг его пальцы сжимаются, стягивают волосы в хвост, и я оказываюсь спиной притянута к твердой груди.

— Что же ты со мной делаешь, а? Это в последний раз, сама будешь сушить свои волосы. Только попробуй не выздороветь.

И хоть это говорится грозным шепотом, мне хочется улыбаться. Киваю, Тим отпускает меня и уносит фен. Ныряю под одеяло, он говорит, не оборачиваясь:

— Я в соседней комнате. Если что, звони. Дверь закрою, чтобы Полька тебя не разбудила. Кормить сам принесу, не вставай.

И уходит, а я заталкиваю обратно уже рвущееся наружу: «Останься, Тим, не уходи…» Это временная слабость, и, если он останется, мы потом оба можем пожалеть. Но мне очень хочется, чтобы он не уходил, и с этой мыслью я проваливаюсь в сон.

Мне снится кошмар. Склад, безобразный Упырь, страшный Черный. Они держат меня за руки, Тимур смотрит на меня холодным взглядом, разворачивается и уходит. Я хочу вырваться, но они держат крепко, и я кричу ему в спину:

— Тим, не отдавай меня им, Тим…

— Ника, проснись, я здесь, — слышу будто со дна колодца и продираюсь навстречу голосу.

Открываю глаза и вскидываюсь, воздух из груди вырывается с хрипами. Я в спальне Тимура, горит ночник, а он нависает надо мной, тревожно вглядываясь в лицо.

Хватаюсь за его руки и облегченно дышу, будто пробежала стометровку.

— Тим, они мне приснились, те, что на складе были, те два огромных мужика, которым ты меня хотел отдать.

— Здесь никого нет, Ника, — он смотрит на меня с болью, осторожно берет за плечи и укладывает обратно. — Я бы не отдал тебя им, никогда. Ложись, спи.

Его негромкий голос успокаивает, но руки я не отпускаю. Из детской доносится хныканье, Тимур уходит и приносит мне Полинку.

Я кормлю ее лежа, Тим ложится рядом и закрывает глаза. Мне его очень жаль, я вижу, какой он уставший. Он действительно измучился с нашей с Полькой болезнью.

Дочка засыпает, я глажу ее носик, щечки и пальчики. Ловлю на себе взгляд Тимура.

— Ника, — он говорит шепотом, чтобы не разбудить Польку, — а ты правда за меня замуж хотела?

Опускаю глаза, чувствую, как краснею. Становится неловко — много лишнего я наговорила, пока бредила.

— Что ты, Тим, я же у тебя работаю, — говорю искренне, я правда так думаю. — Мне нельзя.

Но Тимуру мой ответ не нравится, он встает и берет на руки дочку. А я представляю, что снова останусь сама в этой огромной спальне, и у меня непроизвольно вырывается:

— Тимур, не уходи, мне одной страшно.

Он уносит Польку и сразу возвращается. Оставляет дверь в детскую открытой, стягивает футболку, сбрасывает штаны, ложится ко мне, подминает под себя и обвивает руками и ногами.